Офицерскому составу прибыть в кают-компанию». Именно так, с ударением на первый слог в слове прибыть, прозвучала эта гнусная команда. Объясню, почему гнусная. Во-первых, ещё не закончился адмиральский час, и организм настойчиво требовал послеобеденного отдыха. Во-вторых, офицеров собирали на суд чести, а это тягостное мероприятие предполагалось, затянется надолго, до ужина - не меньше, чем итоговые занятия по МЛП. Скучища и бесполезная трата времени. Сценарий этого спектакля был прописан и давно обкатан замполитом, даже время начала было выбрано с иезуитским умыслом. Мол, осуждающие будут злее и принципиальнее. Наконец, к суду чести привлекались сразу два лейтенанта, которым до конца службы оставалось не больше, трех месяцев и …Good bay Navy, поэтому, большинству офицеров было наплевать на послужной лист будущих « питерских пинджаков». Впрочем, личная обида на разгиляев в лейтенантских погонах у одного из присутствующих была.
Чукотка вышла в океан утром 1 января, но вместо предпоходового отдыха в новогоднюю ночь и праздничного стола с семьей и друзьями, ему пришлось встречать наступивший год в каюте, чтобы с утра пораньше забрать с гауптвахты арестованных лейтенантов. Нет, крови он не жаждал, просто было обидно. Еще в начале декабря за нарушение порядка схода с корабля они должны были самостоятельно отбыть на «губу», но очередь на нары была расписана на месяц вперед и посадка с нескольких попыток не удалась. В принципе эта задача была разрешимой с помощью банки корабельной краски или энного количества «шила», но за офицеров какому-то гарнизонному коменданту отдавать техимущество,- это уж слишком! Так и «пролетели» бы они с арестом, не познав всех прелестей воинской службы, когда за неделю до выхода в океан, командир вспомнил о провинившихся и пообещал, что их начальник будет сидеть в соседней камере для старших офицеров, если посадка не состоится завтра же. До выхода в поход оставались ровно пять арестантских суток, и тут из комендатуры сообщили, что комендант добавил нашим героям еще по трое. Позже выяснилось, что прибыв очередной раз к месту экзекуции и получив очередной отказ, с досады, лейтенанты отхлебнули из припасенной к празднику бутылки и оставили свои автографы на белоснежной глади плаца, гордости и особой заботы коменданта. За оскорбление кобелиным действием фасада комендатуры и аккуратно подрубленных, приглаженных сугробов вакантные места нашлись тут же.
Ситуация осложнилась. Из сугубо внутренних воспитательных мероприятий вдруг «засветились», вылезли на гарнизонное начальство, которое давно и настойчиво требовало выделять от экспедиции в патрульную службу наряды по поселку Приморскому. А еще через пять дней выход, и надо идти на поклон к начальнику гауптвахты, просить о досрочном освобождении офицеров. Самолюбие командира, думаю, было сильно уязвлено.
Через несколько дней, когда за кормой остались белоснежные камчатские сопки, замполит объявил, что после обеда состоится суд офицерской чести лейтенантов О..ва и К..ко
На Чукотке этим приемом воспитания офицеров не злоупотребляли, так же как и арестом. Нужно было сильно отличиться, нанеся личные оскорбления командиру. Чаще применялось предупреждение о неполном служебном соответствии, причем получить НСС можно было, походя за любой собственный просчет, или за своих подчиненных. Градации тяжести содеянного не наблюдалось, точнее этой шкалой было настроение начальника. Недаром шутили в каютах, что живем как в курятнике,- знаешь, что вые…т, но не знаешь когда. Справедливости надо отметить, что наверх о проступках чаще не докладывалось, предпочитая не выносить сор из избы, а то и вообще в послужную карточку взыскания не вносились, - эдакий фирменный стиль дисциплинарной практики тандема командир-замполит. Отсюда, думаю, было и отношение офицеров к наказаниям как фатальной неизбежности флотского бытия. Студенты-лейтенанты служили нормально. Профессионально как инженеры подготовлены были неплохо, зачастую давали фору мореманам из ВВМУЗов. Взаимоотношения с подчиненными, может быть, не всегда соответствовали учебнику «Воспитательная работа в Армии и на Флоте, но этот на недостаток обычно не акцентировалось. Да и сам проступок по-человечески не вызывал негативного отношения у сослуживцев. Чукотка месяцами не вылезала из океана, промежутки между походами были короткие, а по возвращении преимущество на сход получали семейные офицеры. Вот и сидели неделями в обеспечении корабельной службы, страдая от несправедливости, с ночными поллюциями наши холостячки. Зато когда вырывались на волю…
Итак, суд чести. Кают-компания заполнялась медленно. Офицеры лениво рассаживались, пытаясь занять кресла подальше от трибуны. Замполит активно пресекал попытки зашхерится по углам, перекрывая подходы к дальним местам, где можно было за спиной впередисидящего перекемарить. Пришел командир, команду - «Товарищи офицеры» не подали. Ну, как же, мероприятие общественное, можно сказать, демократическое! Начало задержали, еще на десять минут, пока по настоянию зама не спустились с мостика вахтенный офицер и штурман. Безопасностью плавания ради воспитательной работы решили пренебречь.
Начали. Выборы председателя. Протокольная информация о проступке. Вообщем по накатанному. Вдруг командир, как пастух, осмотрев свое стадо, щелкнул кнутом,- остановил собрание.
- « А где наш офицер по снабжению, я вас спрашиваю, помощник?»
Собрание оживилось, в ожидании появления капитана Л…ко. К его вечным опозданиям на всевозможные сборы давно привыкли, но объяснение им причины очередного афронта всегда было парадоксальным, шедевром изворотливости. Вот и сейчас появившись после команды по трансляции, с пролежнями от подушки на щеке, бодро отчитался:
- « Я, тута, был в засаде, спиймав матросика с пэрвого дивизиону, хлиб на камбузи брав».
Украинский суржик - тактическая хитрость. Снабженец частенько пользовался им и другими приемами бравого Швейка, изображая непонятливого простака. На сей раз тоже сошло, правда, замполит тут же предоставил ему трибуну в качестве наказания. Капитан явно был не готов к обличительной речи, но после некоторой паузы выдавил в своем духе:
- «Вот ихие матросики хлиб и ворують на камбузи. Плохо занимаются воспитанием подчиненных. И вообче, на задаче К-1 проверял форму одежды в первом дивизионе,- книжку Боевой номер не знают».
В кают-компании захихикали. Начало не настраивало на серьезный разговор.
После нескольких бесплодных попыток председателя найти очередного оратора добровольца, спасая ситуацию, слово взял парторг. Он политически грамотно расставил акценты, обличая проступок лейтенантов. Эмоционально, по-театральному, воззвал проснуться совести и офицерской чести, а в заключении опять развеселил публику плакатным девизом:
- «Офицер, который натягивает на себя американские джинсы, не может быть нашим товарищем».
Приглушенно захихикали. Забавно было еще и потому, что в прошедшем ремонте, молодежь накупили на владивостокской толкучке джинсы,- «Ливайсов» да «Ранглеров», но натягивали их на задницы, стараясь не попадаться на глаза командиру. Сходить с корабля в таком одеянии категорически не рекомендовалось.
Опять пауза. С трудом расшевелили больного ветерана комдива. Дали слово непосредственному начальнику, но его предпенсионный возраст и жизненный опыт не располагал к жестким оценкам. Чего осуждать, еще и не то на своем веку видел, - «а это,- семечки!» Мероприятие, явно заходило в тупик, никакой воспитательной цели не достигало кроме веселого оживления. Далее слово взял председатель собрания, не глупый мужик, с прекрасным чувством юмора, но видимо, поддавшись общему настроению, «сморозил» такое, что дальше продолжать уже было просто опасно, -посмешище над Дисциплинарным уставом. После фразы:
« Они хорошие ребята, но не серьезные. Все время подкалывают. Шутят и юморят. А ведь, юмор и сатира – первый признак алкоголизма!» - едва сдерживаемые смешки превратились в настоящий хохот. Успокоились когда к трибуне вышел командир. Насупив свои кустистые брови, он что-то рыкнул. Все замолчали. В это время дверь в кают-компанию приоткрылась. Появилась голова дежурного по связи. «Товарищ командир, вам радиограмма» - доложил связист, явно кого-то еще высматривая в салоне. «Подождите за дверью, позже» - отмахнулся кэп. Речь его была какой-то вялой, о самом проступке осуждаемых, даже не упомянул, а вот за то что «забульбонили» у забора гауптвахты, разложил по косточкам « с все пролетарской ненавистью». Его смачные, гневные эпитеты вмиг настроили на суровый тон всю аудиторию. Так убедительно звучали его аргументы, что хотелось себе сказать, - « Все! Завтра бросаю пить! …Много пить»
Видимо какие-то флюиды витали в кают-компании, потому что последней фразой все воспитательные потуги были похерены. Как бы пытаясь дословно вспомнить забытую цитату, Владимир Иванович произнес: « Еще древние греки, Мефистофель, кажется, говорили,- Пьянство – это добровольное сумасбродство!»
Всё. Казалось бы финал с аплодисментами. Смеяться над командиром небезопасный грех, поэтому головы под столами. Вновь открывается занавес, то бишь дверь. В руках у матроса радиограмма. «Ну что там еще, что-то срочное?» - пытаясь восстановить порядок в салоне, с досадой вопрошает командир. «Приказ о присвоении звания»- торжественно улыбаясь, доложил связист.
-«Читай»
Приказом Командующего КТОФ от __ декабря 1974 года лейтенанту О…ву и лейтенанту К..ко присвоено очередное воинское звание старшего лейтенанта.
Ужин был вовремя без задержки.
PS. Для тех, кто интересуется персонажами, могу добавить лишь предположение. Ребята до сих пор живут в Питере, но общественное порицание собрания офицерского суда чести Чукотки так и осталось не снятым взысканием.