Автор Тема: В.С.Литвинов  (Прочитано 865 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Усов Виктор Юрьевич

  • По местам стоять...
  • Ветеран ПИК. Член Союза ветеранов
  • *
  • Сообщений: 3136
  • "Спасск" (1984-1987) Боц. ком.
.. В.С.Литвинов
« Ответ #3 : 16 мая 2023, 12:15:03 »
Жалко что на самом-самом интересном запись обрывается.
Свистать всех наверх!

Оффлайн Вахтенный у трапа

  • Служил советскому народу
  • Ветеран ПИК. Администратор
  • ***
  • Сообщений: 22889
  • "Неделин" 1982-92
.. В.С.Литвинов
« Ответ #2 : 15 мая 2023, 11:27:58 »
И на Тихом океане я закончил свой Поход

Капитан 1 ранга
Владимир Сергеевич Литвинов
(отрывки из неоконченных воспоминаний)

Часть 1

   В годы учёбы в Бакинском военно-морском подготовительном училище (БВМПУ) мы, мальчишки 15–17 лет, увлекались так называемым «блатными» и «полублатными» песнями. Мы их не только распевали во внеучебное и внестроевое время, но и записывали в отдельные тетради, переписывая друг у друга.
   Вероятнее всего, этот «блатняк» пришёл в нашу среду от «одесситов». Дело в том, что при образовании БВМПУ в 1943 г. в его состав были включены бывшие учащиеся Одесской военно-морской спецшколы, эвакуированной из Одессы в Караганду. В большинстве своем они учились в БВМПУ на 3м и 2м курсе, но отдельные весьма колоритные личности попадали в нашу среду в качестве второгодников.
   В одной из этих «одесских» песенок был такой куплет:

      На флот пошёл служить я добровольцем,
      Отроду хоть не был комсомольцем…

   Этот куплет нам очень нравился своей какой-то затаённой дерзостью. Ведь в те временна военными и трудовыми добровольцами становились, как правило, прежде всего комсомольцы. Вот и мы, добровольно поступив в военно-морские подготовительные училища, в основном все были комсомольцами, так как это было одним из условий подбора кандидатов местными военкоматами.
   Поэтому герой этой незамысловатой одесской песенки завлекал и восхищал нас каким-то своим вызовом к существующему порядку вещей и, когда в ходе песни мы подходили к этому куплету, то строка «… отроду хоть не был комсомольцем» пропевалась нами с каким-то особым акцентом. Видимо, по этой же причине эта песня запевалась только в учебных классах или жилых кубриках, при отсутствии начальства, к тому же в текстах этих песен присутствовал не только «блатняк», но и русский мат.

   Так вот, на Тихоокеанский флот «… попал служить я добровольцем», хоть отроду в 14 лет стал комсомольцем (т. е. в 1944 г., перед поступлением в БВМПУ).
   Не знаю как сейчас, когда после горбачевско-ельцинской «перестройки» от могущества советских военно-морских флотов (Балтийский, Северный, Тихоокеанский, Черноморский) остались только «рожки да ножки», но тогда, в 60е—70е годы ХХ века, ежегодно, с осени на зиму, то есть после окончания годового курса боевой подготовки, отделами кадров проводилась обширная кампания по замене офицерского состава с отдалённых Северного и Тихоокеанского флотов на пристоличный Балтийский (Ленинград, Кронштадт, Таллин, Рига, Либава, Калининград) и курортный Черноморский (Севастополь, Одесса, Феодосия). Естественно, эта кампания вызывала переполох в семьях балтийцев и черноморцев от нависающей угрозы переезда с комфортного Запада или теплого Юга на Север или очень отдалённый Дальний Восток, и приятное волнение у тех североморцев и тихоокеанцев, которые, отслужив нормативные 5 лет на СФ или ТОФ запросились на перевод на КБФ или ЧФ, или просто «на Запад». Их волновало ожидание перемен к лучшим климатическим и бытовым условиям жизни для их семей.
   Для того, чтобы первым подсластить горькую пилюлю, а вторым служба на новом месте не казалась мёдом, мудрое начальство предусмотрело баланс интересов. «Балтийцам» и «черноморцам» при переводе предлагали должности, как правило, с повышением как по должностной, так и штатной категории, а «северянам» и «тихоокеанцам», как правило, на равные, а то и с понижением.
   Разнарядки на перемену мест службы приходили на БФ и ЧФ в конце осени. Управления и отделы кадров БФ, СФ и их баз сначала подыскивали добровольцев, а если таковых по каким-то позициям не хватало, то вступал в действие приказной, то есть принудительный порядок.
   Естественно, в семьях возникали маленькие, а иногда и большие драмы, и даже трагедии. Для тех, кто «боялся» Севера и Дальнего Востока, существенным шансом «откосить» от приказного перевода было получение медицинского заключения о плохом состоянии здоровья самого переводимого или членов его семьи. Вот когда соответствующая болезнь не только самого подлежащего переводу, его жены и детей, но даже не любимой им тёщи, становилась в радость от возможности избежать переезда с милой Балтики или ласкового Черного моря в сторону Севера или Дальнего Востока.
   К осени 1962 я уже отслужил три года в Таллине на 94й Краснознамённой бригаде траления в должности флагманского специалиста радиотехнической службы. В 1960 году мне было присвоено очередное воинское звание «капитана 3 ранга», что соответствовало штатно-должностной категории и позволяло мне служить на занимаемой должности до 1964 г., не беспокоясь о перспективе получения звания капитана 2 ранга.
   К этому времени моя служебная деятельность была высоко оценена не только командованием бригады, но и начальником радиотехнической службы КБФ, капитаном 1 ранга Ковалёвым, а я был удостоен квалификации специалиста 1 класса и в 1962 г. объявлен лучшим специалистом РТС КБФ.
   Начальник отдела флота в личном разговоре сообщил мне, что он подал мои реквизиты в план перемещений по службе Управления кадров КБФ на 1963 г. в качестве кандидата для назначения на должность начальника радиотехнического отдела штаба Таллинской военно-морской базы. Занимавший эту должность Пётр Густавович На-рер [неразборчиво] подлежал увольнению в запас по выслуге лет.
   Подчеркну еще небольшую, но весьма примечательную деталь из своей личной жизни того времени. На описываемый момент 1962 года я был холостяком, правда не первой свежести, и, к тому же, имел хорошую комнату в малонаселённой коммунальной квартире в самом центре Таллина, в 200—300 метрах ходьбы до штаба базы в доме, в котором несколькими этажами выше проживал популярный певец Георг Отс.
   Бесспорно, я, как кадровый офицер, был удовлетворён тем, что у меня есть надёжная перспектива получения очередного воинского звания капитана 2 ранга. Но у меня никогда не было желания служить в роли военно-морского берегового чиновника, занимающегося в основном бумажками и проверкой работы тех, кто служит непосредственно на кораблях, и при этом еще поучать их, как надо «правильно» организовывать специальную подготовку л/с и эксплуатацию техники, подчас даже не зная сути дела, которым занимаются проверяемые.    Я знал, и, признаюсь, терпеть не мог таких проверяющих, даже самые талантливые из них не могли досконально знать технику и боевое применение всех разнородных сил базы, а тем более всего флота.
   По большому счёту, мне очень хотелось стать преподавателем материальной части в своем родном училище радиоэлектроники или, в худшем варианте, на военной кафедре какого-нибудь института в Ленинграде. Но перипетии моей неудачно сложившейся личной жизни лишили меня возможности закончить военно-морскую Академию. А к тому времени на преподавательскую работу в ВВМУЗы брали только «академиков».
   Правда, при окончании офицерских классов по повышению квалификации о/с в 1959 г. у меня возник реальный шанс быть назначенным преподавателем на военную кафедру Ленинградского кораблестроительного института. Но я по молодости (29 лет) повздорил с начальником курсов полковником Магницким[?] и, как выяснилось позднее, он отговорил начальника этой кафедры полковника Лебедева брать меня на свою кафедру и я, после окончания курсов, снова попал служить на корабельное соединение — 94ю КБТР.

   Где-то в 1961-62  гг., когда СССР помогал Египту готовиться к войне с Израилем, я попал в поле зрения отдела кадров Восточно-балтийской военной флотилии как кандидат на назначение на должность советника по радиотехнической службе в штаб бригады торпедных катеров египетского военно-морского флота в Александрии.
   Я дал своё согласие, но вскоре начальник отдела кадров флотилии, капитан 1 ранга Дьячков, сообщил, что моя кандидатура не утверждена в Москве, так как я … холостяк — и, следовательно, не имея на Родине «заложников» в виде жены и детей, могу [запись обрывается]


Часть 3

   Идёт 1962 год. Я, после окончания Высших специальных офицерских курсов (ВСОК) при Высшем военно-морском инженерном радиотехническом училище в Гатчине, с 27 августа 1959 г. служу флагманским специалистом радиотехнической службы штаба 94й Краснознамённой бригады траления Балтийской флотилии КБФ в Таллине.
   К концу 1962 г. я уже настолько овладел участком своей должностной ответственности, что у меня появилось желание сменить место службы, хотя сам Таллин, как столичный город с высоким уровнем культуры, меня, особенно как холостяка, хоть и не «первой свежести» (за плечами уже было два неудавшихся брака) более чем вполне устраивал и как место жительства (я имел отдельную комнату 20м2 в самом центре города), и как место досуга во внеслужебное время.
   С большим удовлетворением я откликнулся на предложение отдела кадров флотилии, который, вспомнив моё торпедно-катерное прошлое, предложил мне должность военного советника по радиотехническим средствам на бригаде ТКА пр. 183 в Египте, флот которого вооружался советской военной техникой для противостояния агрессии Израиля, поддерживаемого США и НАТО.
   Но, к сожалению, после трёхмесячного блуждания по УК КБФ и ВМФ, моё личное дело было возвращено с отказом в этом переводе. Позднее в ОК флотилии мне объяснили, что, хотя по уровню своей специальности я подходил к предлагаемой должности, но моя кандидатура не прошла фильтр Политуправления, так как я был холостяком, то есть у меня в Советском Союзе не оставалась бы в качестве заложника жена и дети.
   Родители, проживавшие в Ленинграде, почему-то «органами» не брались в учёт. Видимо, по их «нормам» офицер-перебежчик мог бросить на произвол Судьбы родителей, но не смог бы посягнуть на Судьбу жены и детей.
   Конечно, я был очень огорчён. Тем более, что, прослужив с 1952 по 1958 гг. на торпедных катерах, я остался в Душе хроническим катерником. Ну, а когда я узнал основную причину отказа в переводе, то пережил уже не огорчение, а большую обиду, что мне, советскому офицеру, который с 15-летнего возраста рос, воспитывался и взрослел в ВМФ СССР, мои партия и её «органы» выразили политическое недоверие.
   Не исключаю, что решающим фактором отказа явились два моих неудачных брака, что политотделовцами расценивалось как моральная неустойчивость, ну а КГБ не могло не согласиться с доводами политуправления. В общем, пришлось, как говорится, «утереться».

   В этот же период Армия и Флот стали переоснащаться со старой аппаратуры радиолокационного опознавания «Факел» на новую «Нихром». Новая аппаратура по своим схемным решениям оказалась на порядок сложнее, чем старая. Плюс к этому, разработчик «Нихрома» приложил такое техническое описание, которое с трудом осваивали офицеры, не говоря уже о старшинах и матросах срочной службы. К техническому описанию были приложены только сложные принципиальные схемы.
   Получив новую аппаратуру на тральщик бригады я понял, что если оставить срочников один на один с такими заводскими техническими описаниями, то будет полный завал. Дело в том, что в тральщиках пр. 254 не было должности начальника РТС и командира   БЧ-IV, а расчеты РЛС, ГАС и всех средств связи входили в состав комбинированной БЧ-I-IV-Р. Естественно, что возглавляли эти комбинированные БЧ штурмана, окончившие факультеты кораблевождения, то есть они в технике службы РТС и БЧ-IV были, мягко говоря но грубо выражаясь, «ни уха, ни рыла». Срочники же в те времена имели уровень образования, в лучшем случае, 7-8 классов.
   Но оказалось, что устройство и эксплуатация «Нихрома» не под силу не только срочникам, но даже большинству офицеров, окончивших ВВМУ связи и радиолокации, не говоря уже о ВСУ[?]. В то время, после хрущёвского сокращения корабельного состава ВМФ, в основном за счёт крейсеров и эсминцев, тральщики пр. 254 стали основными боевыми единицами КБФ для несения ближней и даже дальней дозорной службы вплоть до Атлантики. Поэтому неисправная аппаратура радиолокационного опознавания приводила к тому, что на корабли дальнего дозора прикомандировывались технари из числа сверхсрочников береговых радиолокационных мастерских, а из ближнего дозора траловцы отзывались в базу с заменой на другой корабль, с последующими «втыками» властью НШ флотилии комбригу, НШ и Ф-РТС.
   Пришлось мне засесть за заводское техописание «Нихрома» и переработать его принципиальные схемы на т. н. блок-схемы, которые иногда назывались еще функциональными.
   Разработав функциональные схемы для каждого блока передатчика и приёмника «Нихрома», я составил такое техническое описание и инструкцию по эксплуатации аппаратуры «Нихром», которые позволяли не только понять общее функционирование, но и уметь по внешним признакам и встроенным измерителям определять место (узел), где произошёл элементарный отказ. Разработанные мной документы я сначала «обкатал» на подчинённых мне двух дивизионных специалистах РТС, а потом уже перенёс их освоение на радиометристов-срочников.
   Можно сказать, что полученный эффект превзошёл все мои ожидания. Поняв, что такой подход к обучению радиометристов-срочников позволит значительно повысить боеготовность кораблей к применению «Нихрома» в дозоре, я, устанновленным соответствующим приказом МО порядком, размножил разработанные мной техописание и инструкцию по эксплуатации, в которой были методика поиска и устранения неисправностей и функциональные схемы для отдельных блоков аппаратуры, и разослал их в СДП обоих дивизионов.
   Пройдясь через некоторое время по СДП всех 24 тральщиков, я по записям в учетных карточках понял, что разработанную мной документацию стали интенсивно брать не только дивспецы и командиры отделений радиометристов, но даже командиры БЧ-I, т. е. судоводители. На флоте же продолжались случаи, когда даже крейсера и эсминцы… [запись обрывается]



Часть 3

   Как сейчас помню обстоятельства, при которых я в январе 1963 г. получил сообщение, что в штаб 94й Краснознамённой бригады траления Восточно-балтийской флотилии КБФ, в котором я с августа 1959 г. служил в должности флагманского специалиста РТС, поступила телеграмма из Управления кадров КБФ о том, что, в соответствии с моим рапортом о добровольном согласии на перевод на ТОФ на должность заместителя начальника РТС по радиотехнике ЭОС «Чукотка» ТОГЭ-5, приказом Командующего КБФ №039 от 11.01.63 я переведён в распоряжение Командующего ТОФ и должен в течении 10 дней убыть в г. Владивосток, где на «Дальзаводе» ремонтируется мой корабль.
   Звонок оперативного дежурного штаба застал меня в каюте командира дивизиона тральщиков пр. 254, к которому я пришёл после проверки боевой готовности боевых постов РТС с ходатайством наказать дивизионного специалиста РТС за какие-то его серьёзные служебные упущения, сказав, что если и это на него не подействует, то в следующий раз он будет наказан приказом комбрига, что может рикошетом прокатиться и по комдиву.
   Комдивом был Лёша Трифонов. Мы знали друг друга с января 1952 г., будучи еще «лейтенантами». Я был лейтенантом-«выскочкой», так как после выпуска в 1951 из ВВМУ связи и радиолокации (будущее ВВМУРЭ) был назначен сразу на должность флагманского специалиста РТС 97й бригады ОВФ[?] ВМБ Поркалла-Удд (Финляндия. Несколько десятков км к западу от Хельсинки), а он тогда был только помощником командира рейдового тральщика, которых ласково называли по их тоннажу «стотонниками».
   Мы и по-лейтенантски, и по-холостяцки товариществовали. Но в конце 1952 г. я был переназначен в Ригу на должность ФРТС 164й бригады торпедных катеров 34й дивизии ТКА, и наши дороги разошлись до 1959 г. Когда я в 1959 г. прибыл в Таллин на должность ФРТС 94й КБТР в звании капитан-лейтенант, он был уже командиром дивизиона тральщиков пр. 254 этой бригады, тоже в капитанском звании. К моменту, о котором я повествую, мы оба уже стали капитанами 3 ранга.
   Закончив служебную часть разговора, мы перешли к воспоминаниям о нашей совместной лейтенантской службе в Порккала-Удде. И вот, в тот момент, когда мы вспоминали о наших лейтенантско-холостяцких «шалостях» в местном так называемом Доме офицеров, который по-советски располагался в аппартаментах бывшей большой финской кирхи на территории их же исторического кладбища, раздался звонок оперативного дежурного, который, узнав, что я в каюте комдива, попросил передать мне трубку телефона.
   Услышав от коллеги, что мне «дан приказ» убыть в распоряжение Командующего ТОФ в г. Владивосток, я сказал комдиву, что, в связи с изменившимися обстоятельствами, прошу мой доклад по его дивспецу принять к сведению, но … не наказывать его ни в приказе, ни даже устно, так как мне не хочется, расставаясь с ним, оставить мой «фитиль» в качестве памяти о нашей совместной службе, и что до своего убытия во Владивосток я заставлю его устранить отмеченные мной недостатки, ну а в дальнейшем качеством его служебной деятельности пусть занимается мой сменщик, который прибудет с ТОФ.

   Скажу честно, что полученное мной сообщение от оперативного дежурного меня шокировало не столько своей неожиданностью, сколько своей неотвратимостью. Дело в том, что вопрос о моём переводе на ТОГЭ-5 затянулся более чем на полгода. В 1964 году у меня истекал срок для присвоения звания «капитана 2 ранга». Штатно-должностная категория ФРТС 94й КБТР была ограничена званием «капитан 3 ранга». Естественно, что задумываться о продвижении по службе.
   В это время по корабельным соединениям из ОК флотилии прокатилась информация о комплектовании кораблей ТОГЭ-5 пр. 1130, проходивших переоборудование в Кронштадте. Предлагались должности заместителей начальников РТС «Чажмы» и «Чумикана» по радиотехническим средствам (РТС) и по средствам оптики и стабилизации (ОиС) со штатно-должностными категориями капитана 2 ранга(!) и окладом 1600 рублей (того времени). Мне же в то время уже предлагали назначение в Либаву на береговую должность начальника радиотехнического отдела штаба ВМБ с категорией капитана 2 ранга и тем же окладом. Но мне не хотелось стать береговым чиновником радиотехнической службы, чтобы не только перебирать входящие и сочинять исходящие бумажки, но и проверять работу флагманских специалистов РТС корабельных соединений, особенно тех, в сути дел которых, как по технике, так и по ее боевому применению я не разумею, как говорится, «ни уха, ни рыла».
   Я, за время своей предыдущей службы, включая период службы на 94й КБТР, ежегодно по 2-3 раза сталкивался с такими проверяющими «всезнайками» и, за редким исключением, испытывал к ним естественную неприязнь. Меня всегда раздражало, когда меня проверяли не специалисты от РТС, а чиновники, ковыряясь в моем журнале боевой подготовки и отмечая грамматические ошибки в инструкциях личному составу по эксплуатации техники, которую сам проверяющий не знает даже, как включить.  Я любил работать с техникой и людьми без всяких проверок. Поэтому, узнав о вакансиях заместителей начальников РТС и ОиС на «Чажме» и «Чумикане» с категорией «капдва», я подумал, что же это тогда за РТС, если у её начальника заместители имеют такую категорию и такой оклад. Вторым соблазном была служба на Камчатке, где всё: и год службы, и должностной оклад умножались на «2».
   К этим материальным благам прибавлялась таинственность службы на этих кораблях. В отделе кадров флотилии, куда я сходил для уточнения, что бы это значило, мне под большим секретом сообщили, что офицеры этих кораблей якобы служат в штатском платье и что корабли якобы заходят в иностранные порты, что несомненно повлечёт за собой выплату части денежного довольствия в инвалюте.
   Признаюсь, что всё это вкупе очень впечатляло. В результате я подал рапорт, дав согласие на назначение замом начальника РТС по радиотехнике, то есть по радиотехническим средствам, корабля «Чумикан», узнав, что второй корабль «Чажма» будем флагманом соединения и, следовательно, на нём будет размещаться штаб соединения со всеми вытекающими последствиями.
   Но мою кандидатуру исключил из списка начальник радиотехнического отдела КБФ капитан 1 ранга Ковалёв, который, позвонив мне по телефону из Калининграда, заявил, что он меня не отпустит, так как планирует назначить меня в 1963 году начальником радиотехнического отдела в составе штаба Восточно-балтийской флотилии в Таллине. Конечно, такое решение Ковалёва огорчило не только меня, но и кадровиков флотилии, так как в Таллине «добровольцев» для перевода на ТОФ и «днём с огнём» было не сыскать.
   Прошло несколько месяцев, и меня где-то уже в середине 1962 г. снова вызвали в отдел кадров флотилии и спросили, не потерял ли я интерес к переводу на ТОГЭ. Я сказал, что не потерял и кадровик мне объяснил, что на этот раз мне предлагается такая же должность, но на другой корабль — «Чукотка», который завершает ремонт и переоборудование во Владивостоке.
   Когда я спросил кадровика, а как же обойти запрет начальника радиотехнического отдела флота, тот ответил, что им на такой же вопрос в УК КБФ объяснили, что Ковалёв убыл на шестимесячные курсы в ВМА в Ленинград, и что на этот раз его «фильтр» не сработает. Поэтому всё зависит только от моего решения.
   Я подал соответствующий рапорт. Мне сказали что в пределах месяца будет издан приказ Командующего КБФ о моём переводе в распоряжение Командующего ТОФ. Но прошёл месяц, затем ещё несколько месяцев, но приказа всё не было. Постепенно моё желание перевестись на ТОФ из Таллина угасало, а после новогодних праздников с 1962 на 1963 и вовсе угасло, так как в моей холостяцкой жизни наметилась интересная перспектива, которая могла осуществиться только при дальнейшей службе в Таллине. И вот тут-то и прозвучал неотвратимый роковой звонок оперативного дежурного: «Дан приказ тебе … на ДВ!».
   Таким образом, жребий Судьбе был брошен и оставалось уповать только на то, «что получится, то получится». Мой комбриг, удивлённый и, вместе с тем, искренне восхищённый моим, как он сказал, мужественным поступком бросить перспективу службы в столичном Таллине и добровольно рвануть на Камчатку, где он начинал лейтенантскую службу, расчувствовавшись, дал мне не только 10 суток на переезд из Таллина через Ленинград во Владивосток, но и прибавил к ним ещё 20 суток неофициального отпуска, чтобы я побыл в Ленинграде с родителями перед дальней дорогой.
   Знал бы он, какие «кошки-мышки» скребли у меня на Душе от запоздалого сожаления о таком своём «добровольчестве». Но внешне я изображал из себя радостного «добровольца-комсомольца» и, закатив сослуживцам прощальный банкет в таллинском ресторане «Кавказ», уехал в Ленинград прощаться с родителями.
   Как ни странно, но отец и мама мой выбор одобрили. Они, естественно, знать не знали, какая служба ждёт меня на ТОФ, тем более, что я заявлял, что еду на Камчатку не более, чем на 3 года, и оттуда буду добиваться перевода в Ленинград. Но, как мне показалось, они одобрили мой перевод на ТОФ прежде всего потому, что я туда еду по-прежнему холостяком «не первой свежести».
   В первых числах февраля 1963 г. я прилетел во Владивосток. На следующий день после явки в Управление кадров штаба ТОФ я был направлен на «Чукотку». И вот тут-то меня ожидали сразу три новости: одна — отличная, а вторая не очень + посредственная, а третья — хуже, чем плохая. [запись обрывается]



Часть 4

   Итак, почти как в известной советской песне: Дан приказ ему на … Дальний Восток.
   Как складывалось моё решение перевестись по собственному желанию из весьма комфортного столичного города Таллина на неведомый мне Дальний Восток, а, точнее, на Камчатку, относящуюся к районам Крайнего Севера страны, я рассказал в предыдущей части своих воспоминаний. Здесь же начну с того момента, когда я первый и единственный раз пожалел об этом своём решении. Забегая вперёд, скажу даже так.
   Вот сейчас, находясь уже на финишной прямой Жизни, я понимаю, что оно было единственно правильным и, я бы сказал, судьбоносным. Первым таким судьбоносным своим решением считаю поступление в Бакинское военно-морское подготовительное училище в 1944 г. Именно через эти две точки Судьба провела прямую общественной части прожитой мною Жизни, за которую мне не стыдно ни перед Богом, ни перед моими родителями, Светлая им Память, ни перед своими детьми, ни перед всеми моими начальниками, сослуживцами и многочисленными подчинёнными, ни перед множеством моих товарищей, особенно перед теми из них, кого я считаю своими друзьями.
   Вот именно эту часть своей Жизни, которую я выше обозначил как общественную, я бы дерзнул обозначить известными строками В. Высоцкого:

      Мне есть что рассказать,
      Представ перед Всевышним,
      Мне есть, чем оправдаться
      Перед ним

   Что касается личной жизни, то, понимая неизбежность предстояния перед Всевышним, я в последних двух строках этого проникновенного четверостишия В.В. смогу только сказать, что мне нечем оправдаться перед ним.
[запись обрывается]
Никто пути пройденного у нас не отберёт

Оффлайн Вахтенный у трапа

  • Служил советскому народу
  • Ветеран ПИК. Администратор
  • ***
  • Сообщений: 22889
  • "Неделин" 1982-92
В.С.Литвинов
« Ответ #1 : 15 мая 2023, 11:14:59 »
Сын Сергей прислал неопубликованные воспоминания В.С.Литвинова, спасибо большое!
Сохраним и я попробую передать это в РГАНТД.
Владимир Сергеевич долгие годы пытался записать свои воспоминания. Часть записей хранится у одного бывшего нашего сослуживца, который неожиданно для меня стал пробандеровцем.
...
С уходом от нас Владимира Сергеевича что-то оторвалось. Он бы и мудр, часто резок, мы с ним бывало и ссорились, казалось бы навечно. Но нет - мирились и вместе чувствовали какую-то необходимость общей истории. Последние пару лет мы с ним разговаривали практически каждый день.
Очень часто вспоминаю его. Так бывает - после смерти каждое слово приобретает другую многозначительность. Когда-то в далёком 1985 году он здорово помог мне. Детали уже не важны. Кто-то "помог" мне из-за своей исполнительности, кто-то из-за нерешительности, кто-то из-за желания выслужится. А Литвинов поступил как настоящий старший товарищ. Хотя, вроде бы, он был очень большим начальником, сами знаете. Я всего лишь старший лейтенант. Но он помог. А ведь кто-то говорил: "Они раздавят тебя".

Он был удивительным человеком. Девять десятков лет, а он общался на форуме, в чатах. Легко освоил почти все современные гаджеты. Он всем интересовался, ему было интересно хоть с матросом в запасе, хоть с капитаном 1-го ранга. Он любил нашу флотскую службу. У меня много наших разговоров по телефону записано, найду силы и попробую это перенести на бумаги - все его воспоминания, байки, шутки. Он очень любил жизнь. Я не слышал, чтоб он пел, но ведь наш гимн - его заслуга. Он был, знаете, таким - уж коль за что брался, так обязательно завершал задуманное. Хоть до драки, хоть до ругани. Он так решил и точка. Это не глупая упёртость. Логику он воспринимал мгновенно и соглашался с ней. Но совершенно не принимал отказ от обещаний и сказанного слова.

Что-то оторвалось. Вдруг исчез какой-то ориентир, маяк, свидетель моих лучших лет жизни, который также увлечён всей этой историей. Все мы просто общаемся, шутим и болтаем. А Владимир Сергеевич относился ко всему этому очень серьёзно и понимал что когда уйдём мы, то о нас не вспомнит никто.  Такова жизнь. Но печально то, что замены Литвинову нет.
Никто пути пройденного у нас не отберёт