Продолжение. Теперь про шторма
Шторм. Качка. Морская болезнь
Владимир Прощенко:
«В шторм все просто продолжали выполнять свои обязанности. В лабораториях и в каютах всё должно быть закреплено по-штормовому, чтобы не упало, не разбилось. Команда то же самое делала по своему заведованию — на палубах, в машине, в общем — у себя. Судно устойчивое, крепкое было. Особенно не беспокоились.
Каких-то чрезвычайных ситуаций за свои три рейса я не припомню, кроме «мастерского» разворота во время шторма.
Январь 1979-го, Индийский океан. «Добровольский» идёт на юг, к Кергелену. Снаружи — солнце, сильный ветер и волны то ли 8, то ли 9 баллов — хорошая килевая качка. Внутри, в 27-й лаборатории, почти в носу судна — как на качелях: вверх — пауза — вниз — пауза — вверх... Что такое полугодовое ТО, знаете? Так вот, с Витей Игнатовым занимаемся промывкой вентиляционных сеток на стойках СТИ. Жидкости: керосин и машинное масло. Хорошо до одурения!
В общем, драпанул я в свою каюту. Там уже Боря Федоровцев, тоже зелёный. По громкой — объявление: «Задраить броняшки в каютах». Мастер решил развернуться, вот и приказали, чтобы стёкла не повышибало. Так ведь интересно! Ну, оба носами к стеклу, смотрим. Волна сзади догоняет, гребень высоко-высоко, впадина — где-то далеко внизу. Пароход начинает поворачивать. Волна догнала по касательной. Накрыла. И вот мы с Борисом уже как в аквариум уткнулись — за стеклом зелёная вода, пузырьки и лучи солнца сверху. Красиво! Только рыбок не хватает. Волна прошла, Мастер закончил разворот и «Добровольский» побежал к Маврикию.
Качка действует, по-моему, на всех. Просто — по разному. Кто-то бежит освободить желудок, а на кого-то наоборот, жор нападает. Толя Осипов — тот жаловался, что в шторм сильно кушать хочется»
Александр Сычёв:
«Мысль о том, чтобы собраться где-то вместе и переждать шторм, конечно, неплохая. С чаем, с сушками, а лучше с чем-нибудь погорячее. Экспедиция в принципе могла бы. Работы по космическим объектам обычно на время шторма отменялись, но пережидать пришлось бы долго, сушек не хватит. Длительность такого ненастья обычно измерялась сутками, а бывало и неделями, как у нас в 10-м рейсе в мае 87-го или в 11-м в августе 88-го.
А экипаж в любой шторм продолжает работу. Судном надо управлять, поддерживать все системы корабля в рабочем состоянии.
Для нас же, для экспедиции, выход на открытые палубы во время шторма был запрещен. Однажды, было дело, я нарушил этот запрет. После этого желания гулять в шторм по палубе больше не возникало. Я и сделал-то всего несколько шагов, первый же порыв ветра едва не сшиб меня с ног, хорошо, что держался за леер. Я тут же ретировался, но никак не мог закрыть дверь тамбура. Через какие-то секунды, которые мне показались очень долгими, в промежутке между порывами мне это удалось сделать. Короче, мне эта «прогулка» не понравилась почему-то»
Михаил Миронов:
«Первый шторм помню, в Средиземном море. Было какое-то непонятное чувство. Что-то не то, как-то не так. Больше такое не повторялось. Получается, что морская болезнь не про меня»
Владимир Прощенко:
«Вообще-то, неприятные ощущения присутствуют, как правило, только сразу после выхода в рейс, в первый день шторма. Потом — всё ОК. Организм привыкает.
«Добровольский» — устойчивое судно. 5-6 баллов для него еле заметны. Для сравнения, народ с «Комарова» говорил, КВК на 6 баллах чуть ли ни на борт ложится и лежит несколько секунд. Врут?»
Михаил Миронов:
«Про качку на больших судах не врут. Она совсем другая, да и места работы здорово отличаются. Кладет судно на борт медленно и оно там лежит. Потом также медленно, нехотя выпрямляется и тут же на другой борт — это при накатной волне. Представь: обед, столы стоят параллельно и перпендикулярно оси судна. Столы 5х5 человек. При большом накате умудрялись с тарелкой в руках, сидя на стуле, проехать вдоль стола и еще метра три до соседнего, стоявшего перпендикулярно нашему. Цепи и места крепления к палубе стульев пришли в негодность, да еще в столовой кино крутили, их постоянно откручивали вот и катались с борщом. Наливали не больше одного половника и держали тарелку в руках.
При ходьбе по трапу важно успеть пробежать по нему, пока он не начал на тебя наваливаться. Если он навалится и нависнет над тобой, а у тебя в одной руке портфель, то...»
Александр Сычёв:
«Я почти всю свою морскую жизнь, кроме двух последних рейсов прожил в 117-ой каюте, её ещё называли «каютой космонавтов». Это самая крайняя на баке каюта. Качку в общем-то переносил нормально, но если штормит несколько дней подряд, устаешь, конечно. Когда перешел в каюту 137, разницу почувствовал»
Роман Имаметдинов:
«Свою первую качку я перенёс в Бискайском заливе на знаменитых ревущих. Помню, прибежал в каюту и упал в постель. Помимо физиологического дискомфорта (выброс завтрака) я больше ощущал психологический и душевный. В голову лезли мысли: что я здесь делаю и нафига вообще я пошёл в этот чертов рейс! В общем, два дня лежал не вставая. Правда, затем, со временем, я привык к качке и у меня появился зверский аппетит.
В столовой во время качки одна половина населения дружно жевала, а другая, наверное, валялась по каютам. Опытные члены брали с собой в рейс солёные гренки и воблу. Говорят, спасало.
Интересно во время качки было играть в футбол или волейбол, когда все игроки независимо от того, где мяч, поочерёдно бегали от стенки до стенки.
Спать тоже было хорошо. Ноги то вверху, то внизу (бортовая качка) или то ты на одном боку, то на другом (килевая).
В общем, романтика, ради которой мы все пошли в море!»