ЧИСТЕЙШИЙ, КАК СЛЕЗА
Конечно же, дело было во время ремонта корабля. Варят, стучат, долбят, выламывают, красят и опять выламывают. Нечто среднее между Вавилонским столпотворением и гибелью Помпеи. Одно спасение: отсидеться (отоспаться) в каюте. Сие в этом бедламе не всегда удаётся, да и мало корысти: один, даже с выпивкой, завоешь от тоски. Тем более, что в ремонте с шилом (спиртом) всегда напряжёнка. Начальство жмотится, экономит на товарообмен с заводчанами. Боевые посты и шхеры напрочь забиты полками, шкафчиками, трельяжами и джакузи из нержавейки.
Корабль потерял свой уют, и даже запахи: испечённого хлеба из пекарни, супа харчо из камбуза и солярки из трюмов. Какая- то сволочь даже спёрла дверь с гальюна: и стал сервис с газетой и адреналином. С проходящими по коридору мимо сослуживцами теперь можно степенно раскланиваться, не прерывая процесса.
С корабля всё более «сходили». Матросы – «вынести мусор», офицеры- по «делам и на склады», мичмана- «прошвырнуться в поисках провианта для кают- кампании». Возвращались реже, а то и вовсе на следующий день. Причину длительного отсутствия умалчивали или, вздымая глаза к субтропическому небу Владивостока, изрекали нечто на манер Кисы Воробьянинова; «Да…уж,- этот мне… м-мда, вот.» Старпом понимающе кивал, но рекомендовал с недельку остепениться и отдаться целиком службе. Но никто упорно «отдаться» не желал даже во имя «тягот и лишений». Все алкали сейчас и побольше. Даже корабельный пёс Тобик, отправлявшийся с неофициальным визитом к заводским сучкам ещё до подъёма флага.
Положение пытался выправить Большой Зам, убеждая похмельные личности «отдаться» и «проникнуться» в полуторачасовых беседах- исповедях. Испытуемые согласно кивали головой, ели глазами начальство, а более графин с влагой, неизменно украшающий сукно на его столе. Вся команда знала, что там «огненная вода» и Зам утешался ею в случае явной потери консенсуса с вернувшимися «подшофе». «Не тот моряк ноне пошёл: жирный, ленивый и тупой!»-Сокрушался идейный наставник экипажа и наливал себе из графинчика.
А проникшийся идеями партии и Правтельства флотский денди шёл по каютам в поисках похмелки. Один такой зашёл ко мне. Он был как бы на полпути к заветному похмелью: была сама выпивка и довольно приличное количество. Но… не было закуски и компаньона. В довершении же всего шило, было явно вне всяких кондиций, его вид не отличался прозрачностью, а попросту грязным. Зрительный диалог затянулся и перешёл в раздумье: как очистить ЭТО с наименьшими потерями и наивысшим эффектом. Но в дверь постучали. Бутылка со стола мигом исчезла, задумчивость на лицах- нет. Зашёл химик. «Кому сидим? Откуда запах любви от зелёного сукна зама? Он чувствуется даже здесь!»- Высокопарно намекнул вошедший офицер, вглядываясь в лицо визави Лёши. Тот массировал мешки под глазами.
-Мой юный друг, да ты с похмелья, вижу.…Не принести ли мне гитару?! Шампанское, коньяк, лимончик?»
- Пшёл вон, у нас вот горе: бутылка целая шильца, но грязная изрядно. Очистить бы.… Не присоветуешь чего, чтобы добро зазря не портить?
- Спросил кого! Я ж химик!! Чему обучен в высшей школе!? Сидите, мигом я.
Шаги по коридору, условный стук, заходит Жора- химик. Торжественно кладёт на стол противогазную коробку: «Валяй, братва! Минут пятнадцать- двадцать и будет спирт кристально чистым. Испытано поколениями! Где реактив?»-Лёша подал злополучную бутылку потомку Менделеева: «Держи, кудесник! Вверяю тебе будущее ещё не зачатых нами детей».
На глазах изумлённой публики Жора, он же Георгий Валиулович, водрузил коробку горлышком на жерло штатного каютного графина. Стык укрепил изолентой ПХВ, полюбовался сооружением сам и убедился в безусловном эффекте своего творения на наших лицах
- Жора, не тяни бодягу. Шланги горят!- Это взмолился Лёша.
Химик жестом заправского бармена вскинул бутылку, крутанул в воздухе и воткнул в донышко композиции: «Оп-па! Ву-аля!». Мы с Лёшей только и успели ахнуть в предчувствии стеклянного «Блям!» о палубу каюты. Вместо этого послышалось глухое : «Шлюп- шлюп- шлюп- фыр-рх!»- звук заливаемого в углеприёмник противогаза очищаемого спирта.
В каюте наступила напряжённая тишина. Все ждали сладостное «Рю- рю- рю!»- струйки чистейшего спирта о дно пустого графина. Но «рю-рю» всё не наступало. Прошли контрольные жорины пятнадцать минут, потом десять нашего терпения. Мы с Лёхой переглянулись: «Пора!». Жора перехватил наш взгляд и было задал стрекоча. Но Лёша тяжёлой похмельной рукой сгрёб его у самой двери: «Куда, паскудная твоя душонка! А кто шило высасывать обратно будет? А?!!»
Химик взмолился едва не на коленях: «Ребята…Христом богом… я щас!» и пулей вылетел из каюты.
- Ушёл, гад! Живым ушёл, алхимово отродье! Это ж последнее шило на всём Чумикане!!! Дай, я его покусаю!
Но в коридоре опять послышались крадущиеся шаги охотника Дерсу Узала. Дверь без скрипа отворилась и… в образовавшуюся щель просунулась рука в обшлаге с флотскими нашивками офицера. Из щели же донеслось: «В-вот! Целая бутылка…Простите ради бога!»
- З-заходи!- выдохнули мы. К этому времени на дно графина накапало около стакана чистого, как слеза спирта.
Так что выходило, что условия эксперимента выполнены, хотя и наполовину. Вторая половина из коробки создавала в каюте нестерпимое амбре грязного спирта до самого утра. На утреннем построении перед подъёмом флага старпом с особым вниманием разглядывал лёхины мешки под глазами.
В.Граждан. Владивосток. Борт Чумикана.
