Столько уже написано про Высоцкого! Авторы – не мне чета! И народные артисты, и знаменитые композиторы. Наконец-то и я достоял свою очередь. Как в песне:
«Но снова объяснил администратор:
— Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?»
Придётся потерпеть – буду писать банальные банальности. Хуже не бывает.
Популярность в те, в 70-е годы замеряла деревня. Ну я так думаю - я ж деревенский. Гитара, какая-нибудь скамейка перед клубом, девчонки и я с пацанами. Только что научился играть: «Считай по-нашему, мы выпили немного. Скажи, Серёга…». И все слушают, хохочут, тут же местный Серёга на полчаса становится главным героем вечера. Ну а я просто в полном фаворе! И уже на следующий день те же девчонки просят: «Спой Высоцкого». Он для всех нас был и легендой, и каким-то загадочным «Володей», а его отчество я впервые прочитал в некрологе в «Советской культуре». Удивительно, но мы ведь выучили-то ну не больше трёх десятков его песен. Но знали их все пацаны и все девчонки. Просто все!
Ну чего я вам это рассказываю, всё это вы и без меня знаете. Про его популярность, про его немыслимую популярность. Вон «Вертикаль» - с десяток слов, но эти слова просто ловили. Его можно было в немом кино показывать и всё равно народ валом повалил бы. Кстати, так ведь и получилось уже после его смерти – все незамысловаты частные съёмки собрали, сохранили. Любили его все – рабочие и инженеры, отцы, деды и дети. Друг говорил: «Знакомлюсь с девушкой, если она не любит Высоцкого, всё – прощай»! Каждая новая песня записывалась на магнитофон, переписывалась, перепереписывалась по сто раз. Уже и слова не все различишь, а так и сидишь перед магнитофоном: старт-стоп, записал строчку, старт-стоп, ещё одну. А вечером у тебя «концерт» на какой-нибудь скамейке перед клубом. И так ты стараешься – и хрипишь, как он, и молчишь загадочно, как он, и ходишь такой же спортивной походкой. Побывать на концерте мы даже не мечтали. Это как полёт на Луну был бы, такая же фантастика. А мы были ребятами практичными. Какая уж тут романтика, если «со мною нож. Решил я что ж – меня так просто не возьмёшь. Держитесь, гады!». Мы даже не думали об этом, мы и не знали, где у него концерты, знали, что он «запрещённый». А значит и мы какие-то чуток «запрещённые». Как-то на танцах спели «Ноль семь». Фурор, полный аншлаг! Вызывали на бис! И нам было достаточно кусочка его великой и небывалой славы. Мы считали его нашим ровесником, а может наоборот, старались чуть прибавить себе годков, чтобы догнать его. Мы очень взрослели с ним: «Ну и беда же с этой Нинкою. Она жила со всей Ордынкою».
Уже позже, кажется, это была зима 80-го. Мы с Вовкой Шиловым на Таганке. Перед входом страшная толпа народа. Сейчас даже примеров таких нет. Раньше бы сказали, как за хлебом, как за авиабилетами. А сейчас молодёжь очередей не знает, не поймёт. А тут конкурс – один, два билета на триста человек. Открылась дверь и вся эта толпища ринулась в кассу. Мы вдвоём, сцепились и пробираемся к администратору. Ура – метр, полметра, голову в окошко: «Мы с Тихоокеанского флота!». «А как докажете?». Не доказали. Там же в документах просто – вэчэ такая-то и всё. Не попали. Не увидели Высоцкого.
Легенда есть на нашей бригаде. На пирс врывается на своём уазике комбриг Корытин по прозвищу "Магеллан". Все свободные от вахты, срочно в посёлок, Высоцкий приехал! А он уставший до чёрта – часовая разница, перелёт. «Володя, мы завтра в море уходим!». И Володя поёт «Корабли постоят и ложатся на курс. Но они возвращаются сквозь непогоду».
Кронштадт. Вечер июля 80-го. Мы в казармах подводников (петровские здания, толстые и страшные стены, огромные, тусклые окна) сидим и поём песни Высоцкого. Человек сто примерно слушают. Чего-то и командиры притихли, не гонят после отбоя, тоже слушают. Как в последний раз. И тут Витёк говорит: «А вы слышали, что Высоцкий умер?». Да ну…врут. Вечно что-нибудь сочиняют. Глупость. Ясен пень – глупость полная! А потом кое-как набрали в приёмнике «Голос Америки»: « В Москве умер артист Владимир Высоцкий» И затем: «Эй, шофёр, вези в Бутырский хутор!».
Был шок. До слёз, до истерики, до полного отчаяния. Люди молчали, мир ломался и рушился. Кто-то плакал, кто-то просто тупо бросил гитару. Как эхо по Земле «Высоцкий умер, Высоцкий умер…»
Вовка, мой друг, с которым мы прорывались на Таганку потом скажет: «Чего мы так рвались. Забудут Высоцкого через пару лет». Прошло уже 40 с лишним. И мой друг давно умер. Не забыли и уже не забудут. Уже и мои дети не только слушают, но и читают Высоцкого. То либералы, то патриоты пытаются перетянуть его на свою сторону. Да вот никак не поддаётся он. И равных ему не появилось. Он, да Василий Макарыч Шукшин с его красной калиной так и стоят рядышком, два друга, две наших опоры. Никогда не предадут. А больше и нету никого. Таких, чтобы так могли додумать все мысли самого обычного и простого мужика русского (да и не только русского). Чтоб так проорать наконец-то эти мысли в кои веки и столетия: «Яяяяя! Коней! Напоюююююю! Яяяяяя! Куплет допоююююю! Хоть немного ещё! Постою! На крррраюююю!» (пунктуация моя). Тут всё сразу смешалось – и война, и мир, и отец, и мать, и вороватые начальники, и вредная жена, и первая любовь, и друг, и враг. Да вся жизнь наша, часто на первый взгляд полудурацкая и никчёмная, чего уж там! И сила какая-то великая, которая снова нас вывезет. Ну может Евтушенко чуток дотянулся с его «И я больше не буду. Никогда, никогда». Но он скромнее, интеллигентнее. За ним не пойдёшь в драку.
А Высоцкий учил драться. По справедливости, за дело, за любовь, за друзей. У нас в деревне все умели за себя постоять.
