Н И Н А
(страницы из романа «Жизнь ни за что»)
Инженер Леонид Сугробин и он же офицер запаса, был призван МО на длительные сборы в автомобильную часть для оказания помощи в уборке урожая. Это событие вывело его из устоявшейся жизни, которая изменилась по всем направлениям.
Лёня + Нина = Любовь. Нина написала уравнение длинным прутиком на пыльной лысинке травяного покрова у скамейки, на которой она сидела с лейтенантом Леонидом Сугробиным. Пылевые буквы рассыпались под лёгким ветерком, залетавшим в провал между зарослями абрикосовых деревьев на лесозащитной полосе. Особенно доставалось буквам составлявшим слово «любовь». Нина поправляла слово несколько раз, потом стёрла всю надпись движением ноги в красной туфельке и рассмеялась-
- Ветер противный. Не желает подтвердить, что у Лёни и Нины любовь.
- Да, девочка. Лёне очень нравится девушка Нина. И я уже не знаю, что и делать? – ответил лейтенант Сугробин, обнимавший её за плечи, и прижал девушку к себе крепче.
- Люби, покуда любится. Целуй, пока целуется,- пропела девушка Нина и повернула головку, приближая губки к лицу лейтенанта.
- Очень сладкое наше баловство, - сказал Леонид после долгого поцелуя, – и как это всё у нас случилось. И я действительно не знаю, что делать. И как не растягивай сладкие минутки, а сегодня, завтра или чуть позднее придёт приказ и наша часть покинет эти абрикосовые аллеи и разлучит лейтенанта Сугробина с Ниной Турчинской, которые так и не поняли, что сотворили.
- Я так всё поняла. Я тебя люблю, и ты меня любишь. И мы будем вместе, пусть ты и упираешься. Твоя жена к тебе равнодушна. За два месяца ни одной весточки. Володька мне всё о тебе рассказал. И ты перестанешь говорить, что я тебе нравлюсь. И скажешь, что любишь. Любишь ты меня, мой милый. Моё сердце меня не обманывает. Целуй.
Длинный гудок клаксона разъединил влюблённую парочку.
- Командир!- закричал высунувшийся из кабины ГАЗона сержант Володя, исполнявший при командире должность бойца по особым поручениям.- Заканчивай любовь. Батальонный зампотех приехал.
- До вечера, командир,- напутствовала Нина.
Этой весной после праздника Победы Леониду Сугробину государство в лице военного чиновника из военкомата напомнило, что он не только инженер, а ещё и лейтенант Советской армии в запасе. И что этот лейтенант может быть призван в ряды армии в любое время. Леонид Сугробин, молодой человек 28 лет, начальник небольшого специального конструкторского бюро на оборонном предприятии совершенно не ожидал такого подарка. В марте завод закрыл производство крупного заказа, над которым работа шла несколько лет и была успешно выполнена. И после постоянно горячих и ответственных дней в КБ наступило приятное расслабление. Все сотрудники получили премии и собирались в летние отпуска. Собирался и Сугробин провести недельки три в Геленджике или Хосте с очаровательной женой, натуральной блондинкой с косой до пояса, которая ей доставляла массу неудобств, но она упрямо не желала расстаться с детством навсегда. Со дня свадьбы ещё не прошло и двух лет. Жена не была его первой любовью. Да и у кого первая любовь становится женой? От этого Сугробин и попутешествовал по стране, потерял ещё два раза большую любовь в разных географических измерениях, после чего утвердился в мысли, что у человека есть судьба и что судьбой управляет провидение. Но он знал древнюю мудрость, что мужчина до тридцати лет должен обзавестись женой, иначе ничего хорошего в жизни не получится. И определившись с местом постоянного проживания, и достигнув кой-какого положения, он женился после двух месяцев ухаживаний. Но дитяшку семья не завела по не желанию блондинки, желавшей ещё побыть девочкой. Оттого семейная жизнь в тёщиной квартире не была гладкой.
Стоял солнечный май. Глубокое бескрайнее небо нависало над землёй, обнимая ее со всех сторон, и не давало вырваться из мягких и нежных лучей весеннего солнца. Да и не рвалась земля от своего светила в тёмные бездны космоса, а только вращалась вокруг своей космической оси, подставляя под живительные лучи свою поверхность по всем мередианам и параллелям. И оживала земная природа после долгого и утомительного зимнего сна. А инженер Сугробин стоял на высоком берегу могучей реки Волги и никак не мог осознать, что он уже не инженер, а лейтенант советской армии, призванный из запаса на действительную до января следующего года. Он стоял, опершись на парапет, и перечитывал короткие строки повестки. «Прибыть с личными вещами к 8-ми утра…». Вспомнились студенческие военные лагеря.
Отгремела весенняя сессия,
нам в поход отправляться пора.
Что ж ты, милая, смотришь невесело,
провожая ребят в лагеря.
Прощай! Не горюй! Напрасно слёз не лей.
Лишь крепче поцелуй, когда придём из лагерей».
Но тогда призывали всего на три недели. А сейчас… Действительно, «прощай, не горюй…» Потом он позвонил на работу Марине. Тёплый голос его супруги рассмеялся в трубке -
- Так тебе и надо. Может быть, лишняя дурь и выйдет из тебя.
- Слушай, Марина. Я ведь серьёзно.
- Ну и что. Я поеду в отпуск одна, а ты пойдёшь служить. Ничего страшного. Глядишь – твоя зарплата целёхонькая сохранится. Отложим на кооператив.
- Да, да…Конечно. Ничего страшного. Это мне понятно. До вечера.
В трубке пискнули гудки, и связь кончилась. Над землёй было ослепительное безоблачное небо – ровная прозрачная хмарь, ни одного знака судьбы!
Через день Леонид явился в военкомат с вещами и вот уже два месяца в жарких ростовских степях командует автономно размещённым автомобильным взводом автономного автомобильного батальона, сформированного для оказания помощи в уборке зерна с полей необъятной Родины.
Лейтенант Сугробин лежал на спине на берегу пруда, кусал соломинку и смотрел в небо. Загорал в короткие часы самодозволенного отдыха. В вышине безмятежно парил какой-то пернатый хищник, ещё выше, оставляя в голубом небе белый след, летел самолёт. Летел на юг.
- В Адлер, наверное, на море летит, - равнодушно подумал он. - Там море, волны голубые и зелёные, иногда чёрные; на берегу пальмы и говорливая беззаботная толпа, среди которой уже гуляет моя Марина. А в бесчисленных курортных магазинах и палатках виноградное вино и пиво. Холодное свежее пиво с густой ошеломляюще пахнущей пеной. О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх! Но и здесь в данный момент неплохо. Жаль, что служба зовёт.
- Я уезжаю, Нина! Служба зовёт, - сказал Сугробин загоравшей рядом с ним девушке и поднялся, протягивая ей руку.- Прощальный купальный сеанс.
Нина подала руку, поднялась и они побежали в воду, поднимая тучи брызг.
- Ты о чём так задумался в последний момент? Весь лоб был в морщинах. Отвечай немедленно! – Нина обхватила его обеими руками за шею и смотрела в глаза. – Если о другой женщине, и не дай бог, о своей супруге, то тебе конец. Утоплю! – И Нина погрузилась в воду, увлекая за собой Леонида. «Какая проницательная девушка», - сказал себе мысленно он и поцеловал под водой русалку в губы. Она не отпустила его, и они вынырнули целующимися.
- Во, командир даёт! - крикнул сержант Володя, развлекавший в это время двух девчушек на берегу. – Нельзя при свидетелях. Полная причина для развода.
- Надевай сапоги сержант и не зловредничай. Уезжаем,- ответил Леонид и снова поцеловал подружку. Скрывать дружбу было невозможно.
- Не забывайте! – крикнули и помахали ручками девушки.
Уборка пшеницы на полях только началась, как пошёл дождь. Третий день шёл дождь. Никакой жизни. Дождь идёт то мелкий, осенний, то крупный, резкий со штормовым ветром, летящим с Азовского моря. Изредка тучи раздвигались, появлялось солнце. Но ветер дул непрерывно и снова туман застилал долину и торопливые капли дождя стучали по уставшей от мокроты спине палатки, в которой лейтенант Сугробин лежал на кровати и лениво перелистывал страницы случайной книги.
Автомобили сиротливо стояли в парке ровными рядами и обиженно блестели мокрыми кабинами. Солдаты, выбежав на минутку из палаток по надобности или просто так взглянуть на небо, снова скрывались под полог и развлекались там, кто чем мог. Даже по вечерам только у самых отчаянных и непоседливых появлялось желание уходить на прогулку. Ребята отоспались, порозовели и написали письма всем, кому хотели. Почта начала работать регулярно. Почтальон заезжал через день и несколько человек плясали, получив весточки. Сугробин тоже получил письмо от отца. Красноармеец гражданской и отечественных войн интересовался положением в современной армии и немного жаловался на здоровье. Обстановку Леонид ему сообщил, а со здоровьем ему мог помочь один Бог – отец у него был уже старенький. От жены писем так и не было ни одного. Сугробин, соблюдая супружескую порядочность, продолжал отправлять сообщения о себе каждые десять дней. Дождь моросил. Никто не тревожил Сугробина.
В ночь прояснило, и утро было солнечное. К обеду дороги подсохли и, пообедав, Сугробин с Володей за рулём поехал в центр, в роту узнать новости, посмотреть на командиров и отметиться в своей благонадёжности. В роте были только начфин Христофор Речкин и зампотех Костя Халаев. Они сидели за столом напротив друг друга, когда Сугробин с сержантом вошли, и не говорили, а лаяли, не особенно выбирая выражения. И всё по производству. Для души нашли у них только пивное предложение. За пивом и провели время. Назад возвращались, когда солнце пряталось в подсолнечнике. Володя вёл машину легко и уверенно. На поворотах визжали скаты, и дверка кабины сливалась с телом.
- Что вечером делать будем? А, командир? - Володя крутил баранку и смотрел вперёд. – В Краснобатайск, может, поедем. После трёх дней дождей девчонки иссохлись по свиданиям. Да и там одна барышня всегда меня спрашивает, что, мол, ваш командир по вечерам не появляется. На речке свой человек, а вечером его нет. Не догадываешься, которая?
- Отчего ж, догадываюсь, но не понимаю…Впрочем к жизни надо относиться проще, не так ли?
- Вот уж не понимаю тех, кто закручивает. Я всегда ставлю вопрос прямо – любить будем!? Не будем. Нечего время терять – иду искать другую. Вот, например, перед отъездом я что выкинул…
Володя крутил баранку и начал рассказывать одну из своих невероятных историй, в которых он был непременно действующим и почти всегда главным лицом.
Станица Краснобатайская густыми кварталами раскинулась в нескольких километрах от сугробинского лагеря. Расположенная за бугром, она не сразу обнаружила себя, но бойцы есть бойцы. На второй день пребывания Валерка Бурунов вылетел пулей из машины, не дожидаясь остановки колёс и, съедая слова, выпалил: « Ребята! Во! Всё есть – река, пиво, вино, а девчонок – море!» Бурунов сопровождал рассказ такими убедительными жестами, что Сугробину большого труда стоило удержать в рабочем настроении половину людей, которые, не дожидаясь разрешения, собрались броситься пешком в такую славную станицу.
В Краснобатайскую лейтенант выбрался на другой день на пруд освежить тело и оценить обстановку солдатского отдыха. На отлогом берегу лежал бог весть откуда появившийся песок, чистый, в крупиночку. За песком нежным изумрудным блеском светилась молодая трава, а на песке лежало всё неохваченное трудом население от самых маленьких до почтенных старцев. Иногда появлялись и рабочие люди, но они, не в пример остальным тунеядцам, томящимся под жарким солнцем, быстро сбрасывали с себя одежду, прыгали в тёплую воду, старательно полоскались и также быстро уходили. Все солдаты находились в группе тунеядцев. Уборка ещё не началась, и половину взвода Сугробин отпускал с утра, вторую половину с обеда. Но объём работ каждой группе давался дневной и никто не обижался. И скоро никто не мог угадать в загоревших мужественных телах недавних бледнозадых северян.
Ребята в сугробинском взводе основном, молодые. Поэтому Сугробин ничуть не удивился, когда увидел молодых девчонок в их кругу. Ребята все старались напропалую. Звонкий смех стоял над прудом не переставая, иногда сменяясь визгом очередной невинной жертвы, которую волокли и с размаху кидали в воду к всеобщему удовольствию. Может, кому-то из местных ребят и не нравилось нашествие пришельцев, но станица была крупна сама по себе, чтобы кому-то девчонок не хватало. А ссориться с организованным воинством, возможно было только крупной организованной группе.
- Казачки, - деловито и с заметным оттенком гордости за необычайное знакомство, пояснил лейтенанту Коля Импортный. Импортный – кличка, пришедшая с ним из гражданки, которую он не раскрывал, но отзывался. С абсолютно белыми густыми волнистыми волосами и голубыми глазами он был заметно красив, и походил на Есенина по книжным портретам поэта. Знал об этом, гордился и не расставался с томиком стихов Есенина. Только отросшая за время службы тоже белая борода и отличала его от образа. «Вдвоём с Серёгой мы шагаем по Петровке, - повторял он каждому новому лицу, видевшему в нём сходство с Есенины. И тут же раскрывал при этом книгу на странице с портретом. « Не жалею, не зову, не плачу…», читал Коля наизусть. « А ты поплачь, - советовал ему очередной местный шутник. И Коля бросался на обидчика с кулаками, крича тому, что он кретин и что тому надо читать только сказку про золотую рыбку и затем идти её ловить, чтобы попросить чуточку масла для смазки мозгового аппарата. Вот и сейчас, вдохновлённый знакомством с казачками, он достал из кабины книгу и сказал: «Пойду, почитаю».
До ужаса приятно быть молодым. Сугробин понимал, что он тоже по всем параметрам ещё не старый – до тридцати ещё жить да жить. Но чувствовал себя совершенно взрослым под тяжестью прожитого, когда смотрел на своих ребят, в которых кровь бродит как молодое вино, на их искреннее волнение, переживания, которые они не в силах скрыть, на их радость открытий и переживаемых чувств. И хотелось самому быть как они. Зайти в общий круг, сказать несколько красивых слов, зная, что обожгут тебя ждущие любви девичьи глаза, и неспокойно дрогнет в груди сердце. И зная, что это не его поле, отходил Леонид по быстрее от пылающего огня, остывал в сторонке. И только грусть лёгкая и спокойная скользила по телу расслабляющим импульсом.
Казачки все как на подбор: крепкие, красивые, самолюбивые и своенравные. Язык, оттянутый вековыми казацкими устоями, остёр и нестеснителен и не один солдат обрезался в кровь, пытаясь пройти по краешку. Но они были молодые женщины и души их девичьи тянулись к любви и неспокойно им быть одинокими. И скоро жизнь Сугробина как командира, отвечающего за состояние, здоровье и жизнь своих подчинённых, стала неспокойной. По вечерам ребята окружали его и начинали говорить о девчонках, о том, как они их ждут, какие они красивые, пригожие, ласковые, что они не могут обмануть ждущих казачек. «И да простит мне моё начальство за нарушение приказов и инструкций», - говорил сам себе Леонид. И отпускал пару машин в станицу под ответственность своего зама или кого-то другого.
Ночи были короткими, прогулки длинные и с каждым днём становились длиннее. Некоторые из ребят вообще возвращались лишь к началу работ. Сугробин начинал отчитывать их, а они его уверяли, что с работой не подведут.
- Всё путём будет, - не раз говорил Володя Кривоносов, который мог гулять ночь и работать целый день не уставая.
- Не беспокойся, командир, мы всегда всё сами сделаем, - убеждал меня командир отделения Василий Иванович, и кучерявая голова с военной фуражкой делала его похожим на казака с лубочной картинки, улыбалась и хитро подмигивала.
Так и шла военная любовь. На пруду лейтенант бывал вместе с группой солдат, а иногда только с сержантом Володей. Навещал станицу и вечерами для полного знания и контроля обстановки. Там в сквере городского вида под развесистыми тополями была бетонная площадка с музыкальной раковиной, которой заведовал местный диск-жокей и ежедневно с десяти вечера крутил танцевальные мелодии. По аллеям стояли лавочки, и на все время танцев работала в маленькой будочке продавщица мороженого. Неяркий свет лампочек, развешанных среди ветвей, создавал уютный полумрак, скрывая тех, кто стоял в стороне от площадки. Тут –то и было место встреч и свиданий. Танцы проходили спокойно и лишь когда группой появлялись мои воины, на несколько минут возникало оживлённое волнение. Но знакомые находили друг друга и только кирзовые сапоги увеличивали шарканье на бетоне. Сугробин обычно сидел в тени на лавочке и уезжал, когда площадка редела. Уезжал один, так как Володя задерживался.
А ребята ошалели от южного солнца и горячей крови казачек. Светила ли по ночам луна и блестели крупные в кулак звёзды или было пасмурно и ночь -–хоть глаза выколи, уходили и уезжали ребята в станицу. Когда началась страдная работа и заставляла задерживаться в полях допоздна, машины стали уходить индивидуально, не заезжая в парк. Но случаи, когда командира не предупреждали, были редки. И командир не досаждал их упрёками – куда денешься, любовь!
Возвращались солдаты из станицы и поздно, и рано, весёлые и грустные. Валерий Бурунов, симпатичный весёлый брюнет, доверчивый и простодушный, за что ему часто перепадало от шуток Володи, ворвался однажды в лагерь в два часа ночи и заорал диким от восторга голосом:
- Парни, парни! Она меня любит! Ура! Она сказала, что жить без меня не может.
А утром проснулся раньше всех и к командиру:
- Леонид Иванович, на сегодня давайте самую трудную работу, только вечером я на своей машине уеду.
Бывало и наоборот. Виктор Гранолин, высокий, стройный и сильный, бочку с маслом один ворочает как хочет, лежит утром с горящими глазами и постнейшей физиономией. Сугробин подходит, спрашивает:
- Виктор! А кто работать за тебя поедет? Уговор ведь дороже всего – кто гуляет, тот и работает. Не так ли?
Он поднимает умоляющие глаза:
- Леонид Иванович, хоть убивайте, не могу. Одно расстройство кругом.
Хлопнет лейтенант такого по плечу и пойдёт искать запасного.
Гордые были казачки, не всем по плечу. Три дня весь взвод хохотал над любителем поэзии Колей Импортным. Трое казачек, не мудрствуя, взяли этого маленького Дон – Жуана в солдатской робе и отлупили в укромном месте своими нежными, но оказавшимися тяжёлыми ручками за то, что он по очереди объяснился всем троим в своей необычайной поэтической любви. Коля так больше и не появился в Краснобатайской.
Среди казачек, контактирующих с молодой солдатской массой, была одна девушка, на которую Сугробин обратил внимание в первый же раз, когда появился на пруду и никаких контактов ни с кем ещё ни у кого не было. Все на пляже занимались чем угодно, а она одна читала книгу, прикрываясь широкой полупрозрачной шляпой. «Читает и читает, - подумал он. – Может выпендряется, а может привлекает к себе внимание отличным от других поведением». И забыл про неё. Но когда она прошла в воду мимо, его внимание вновь вернулось к ней. Стройная по классике, с большими выразительными чёрными глазами она походила на гречанку, турчанку, арабчанку, но только не на славянку. Сразу же вспомнился роман М.Шолохова «Тихий Дон», где отмечался род Мелеховых нездешней красотой, оттого, что дед Григория привёз с войны пленную турчанку и сделал её своей женой. Тосковала турчанка и умерла быстро. А род Мелеховых пошёл сильный и горячий характером с резко выраженными восточными чертами лица. На вид ей было двадцать – двадцать два года. Турчанка – гречанка прошла туда и обратно никого не замечая. Даже на возглас Володи « посмотрите, какая » бровью не двинула. Раза два глаза турчанки встретились с глазами Сугробина, и он подумал, что следует познакомиться. Но тут же отогнал крамольную мысль. Уже позднее Нина скажет, что она ждала его внимания.
Познакомился Сугробин с Ниной совсем не как герой. Он увидел её вместе с другими девчонками в кругу своих ребят и его представили как своего командира. Начались приветствия и небольшие беседы. Нина была постарше первого впечатления, в разговоре чувствовалась образованность и опыт общения. Никого из ребят она не осчастливила особым вниманием, была ровна со всеми и остро подкалывала настойчивых. Так что она получила кучу друзей, уже не старавшихся завлечь её в романтические отношения. Была на пляже в кругу внимания и на танцах кружилась со всеми приятными ей кавалерами.
Сугробину нравилась её добрая хорошая улыбка, которая делала её красивое лицо очень привлекательным, и живость мысли, мгновенно реагирующая в разговоре на любые темы. Она была по делам в Горьком несколько дней, и это делало знакомство более близким. Часто на реке беседы скатывались с ровного берега общих тем на острую кромку чувств, но Леонид всегда старался уйти от них, и его старания не были неуспешными.
Как – то он спросил её, не от Мелеховых ли идёт её род. Она рассмеялась и отрицательно покачала головой. Леонид сказал, что жаль, т.к. с Доном и его людьми в настоящей мере вся Россия познакомилась по роману Шолохова. И значит, они были бы старыми знакомыми. А старое знакомство не забывается и обязывает быть добрыми друзьями. Она улыбнулась на это как – то не весело.
Володька резко тормознул. Сугробин сорвался с сиденья и влетел головой в стекло. Несильно. Сержант захохотал довольный:
- Задумался, командир. Я смотрю, не спит ли, и решил разбудить. Столовая скоро. Неплохо бы и отужинать.
- Ладно. Поужинаем и в Краснобатайск.
- Отлично, командир. Нина меня заела вопросами.
В столовой было пусто. Володя пошёл искать повара и тут же вернулся.
- Есть, командир, сейчас похлёбка будет. Огурчики малосольные, яблоки, компот. Вина бы ещё!
Пробыв часок в лагере и проверив все дела, Сугробин с Володей отбыли в Краснобатайск. Площадка уже работала и первых, кого они увидали, была Нина с подругой.
- Вот, Нина, командира тебе привёз, как заказывала, - сказал Володя.
- Вот болтун дурной, - ответила Нина и улыбнулась, - потанцуешь со мной, командир.
Нина не отпускала Леонида ни на секунду, и когда Сугробин по обыкновению собрался покинуть круг веселья в его самом разгаре и начал прощаться, Нина остановила его и сказала:
- Подожди, куда ты так торопишься? Может быть спать? И почему ты не хочешь побыть с нашими девчонками, разве они тебе не нравятся?
Леонид посмотрел на неё внимательно и серьёзно. Глаза её чего – то ждали.
- Очень нравятся ваши девчонки и особенно та, которую зовут Нина. У меня жена в Горьком, Нина!
- Я знаю, какая у тебя жена. Мне Володя рассказывал.(эх, и болтун этот Володя!)
- Всё равно, милая, я не хочу оставаться с тобой наедине в такую ночь, потому что ничего мне не останется, как говорить тебе о любви, нежной и страстной. А её нет, и я не буду тебе лгать. Такая ложь женщине, которая мне нравится, будет угнетать меня. Чувства от такой лжи размываются, и нет больше ничего в человеке, кроме голого рационализма в удовлетворение сексуальных потребностей. Стоит ли так дружить!?
Нина слушала меня, и глаза были грустными.
- Не надо грустить, Нина. Пойдём, я отвезу тебя домой.
Леонид крикнул Володю и взял у него ключи от машины.
- За твою болтовню сегодня домой вернёшься ножками.
- Очень рад, командир. Береги свою красавицу.
Нина погрозила ему кулаком. Сугробин с Ниной сели в машину. Лейтенант запустил мотор и спросил: «Куда?» Она прижалась к его плечу и махнула рукой вперёд. Дорога оказалась длинной. В лагерь Леонид вернулся с рассветом.
Разговор на скамеечке был как сон в руку. Уборка заканчивалась, и обмолачивались последние гектары. Сугробин наметил на следующий день общее техобслуживание автомобилей и парную баню коллективу. Банщик в Краснобатайской обещал раскалить парную до белого цвета булыжников на каменке. Василий Иванович с помощниками готовил на сегодняшний вечер торжественный ужин. Сугробин со своим заместителем и диспетчером Шуриком Котовым сидели на КТП и проверяли журналы работы, подбивая сальдо – бульдо, как выразился Шурик. Шурик Котов, водитель первого класса, на машине работать не захотел и попросился в диспетчера.
- Хочу отдохнуть от руля, товарищ лейтенант, - сказал он при формировании. Классных водителей во взводе было достаточно, и Сугробин не возражал.
- Сальдо – бульдо в порядке, - сказал Шурик и захлопнул контрольную книгу.
- По этому поводу закуремо сделать надо, - пробасил замкомвзвода и вынул сигареты. – Завтра машины с утра просмотрим и в баню.
- А потом что будем делать? - спросил Шурик.
- Скажут, Шурик, куда нам спешить, до дембиля далеко, - лениво откликнулся зам, выпуская густой клуб дыма.
Закончив канцелярские дела они лениво переговаривались и щёлкали подсолнухом, крупным, ядрёным, нравившемся больше, чем приевшиеся абрикосы и яблоки. Обстановка располагала к приятности – после напряжённых дней наступало расслабление. Они до того увлеклись своими мечтами о бане и отдыхе, что не расслышали шума машины, на которой подъехал Костя Халаев, и не заметили его самого, пока он их не окликнул.
- Сугробин! Почему начальство не встречаешь! – Услышал неожиданно Сугробин его голос за спиной.
- Виноват, товарищ зампотех. – вскочил он и распахнул перед ним шлагбаум. – Чем прикажете загладить вину?
- Вот что, Сугробин, вину тебе не загладить. И ты ещё за это рассчитаешься. А сейчас слушай приказ комбата: прекратить все работы и завтра к шести утра быть на двадцать седьмом километре Ставропольского шоссе со всем взводом и имуществом. Все отчётные документы сдать начфину до двенадцати ночи. Ясно.
- Ни хрена себе, - только и вымолвил Леонид. Зам и Шурик глухо ойкнули. - Точно к шести?
- Без минуты опозданий, - подтвердил Халаев.
- А куда поедем? – спросил зам.
- Я сам ничего не знаю, - ответил Халаев и поднялся. –Ну, ладно, давай собирайся, а я поеду в 4-й взвод. Он один остался не предупреждён. Будь.
- Вот так, мальчики! – сказалСугробин. – С чего начнём?
- Плакала наша баня, - вздохнул и тут же засмеялся Шурик.
Ночные тени закрыли поля и посёлки, когда подошёл Василий Иванович.
- Всё в порядке, товарищ лейтенант, - доложил он по уставу и щёлкнул каблуками.
- Хорошо, собирайте взвод.
Через пять минут сорок человек стояли передо Сугробиным на линейке. Стояли солдаты, загорелые, подтянутые, в подогнанных мундирах, подтянутые и весёлые. Зам подал команду – «Смирно!»
«Вольно!» Сугробин сказал, что приятно видеть перед собой сильных, уверенных и дружных солдат, а не ту толпу, которая была два месяца назад. Поздравил с успешным окончанием уборки и ударной работой, объяснил обстановку на завтрашний день, объявил подъём на четыре часа утра и предложил дружно пройти на торжественный ужин. Все стояли и молчали.
Вопросы?
Все молчали. Сугробин в задумчивости прошёлся перед строем. По делу надо бы всех на эту ночь посадить под замок.
- Зам! Две машины под твою ответственность и всех желающих на прощальный вечер в Краснобатайск. Возвращение не позднее трёх утра.
- Ура! – закричал Бурунов, а Кривоносов сказал, что всё будет путём.
Несмотря на необычность состояния, ужин прошёл достойно, весело, и быстро. Молодёжь торопилась прощаться. Сугробин перелистал документы, переданные диспетчером и сел в машину к Володе. И на немой вопрос сказал
- В Краснобатайск, прощаться…\
Володя остановил машину в стороне от нашей обычной стоянки, выключил мотор и посмотрел на командира. Со стороны танцевального пятачка звучала музыка.
- В роту, Володя, я поеду один. Ты найди Нину и попроси её подойти сюда.
- Оставляем девушек, командир.
- Все оставляют и все они понимали, что их оставят.
- А многие холостяки наши по серьёзному затосковали и наобещали вернуться.
- Дай – то бог, чтобы сбылось. Но время уже за десять. Я подожду её с полчаса.
Володя ушёл. Полчаса ждать не пришлось. Сугробин стоял у машины с горящей сигаретой. Из темноты выскользнула быстрая тень, превратившаяся в Нину, которая упала ему на грудь.
- Что случилось? Почему так неожиданно?
- Никто из нас ничего не знает. Я еду в «Центральный», в роту с документами. Садись, поедем вместе. А то не успеем ни поговорить, не налюбоваться. Леонид поцеловал девушку в мокрую щёчку и открыл ей дверку в кабину.
Яркий свет фар разрывал темноту, высвечивая межполевую аллею с желтеющими абрикосами на деревьях. Нина сидела, прижавшись к Леониду и молчала. Так молча они и подъехали к ротному штабу.
- Я с тобой, –только и сказала она, когда машина остановилась.
Леонид и Нина поднялись на крылечко и вошли в дом. В комнате было всё ротное начальство, все четверо.
- А вот и Лёня, - сказал Христофор и замолк, увидав Нину. Все уставились на неё. Она была красива, чёрт побери, и держала Сугробина под руку, подчёркивая, что она его, а он принадлежит ей.
- Кто это с тобой, Сугробин? – спросил командир, который ревниво относился ко всем женщинам, появлявшимися с офицерами и солдатами. – Жена!?
- Провожающая. Но ближе к делу, время не ждёт. Вот мои документы,- протянул Леонид папку начфину.
- А провожающая знает, что лейтенант Сугробин женат! – брякнул бесцеремонный Христофор, принимая бумаги.
А ротный уже вытаскивал стул и пригласил Нину сесть.
- Если б не знала, то не появилась бы,– ответила Нина.
- Вот здорово! –сказал замполит Сахаров.- Таких вот женщин привлекает тихий Сугробин, а вы все только «ля – ля».
Нина улыбнулась. Замполит вытаскивал из шкафа вазон с фруктами и бутылку водки.
- Давайте выпьем по такому красивому случаю, чтобы провожанье было красивым и обещающим.
- Я за рулём, - сказал Леонид. – Не могу подвергать опасности…
- А я выпью, - просто сказала Нина.
Через полчаса Нина и Сугробин уехали. Все провожали их до машины и рассыпались любезностями.
- Скажи, что ты меня любишь, - сказала Нина, обнимая и целуя.
- Ты мне очень, очень нравишься. Я переполнен нежностью к тебе и очень огорчён внезапным отъездом. Но я буду давать весточки о себе.
- Скажи, что любишь. Ведь я твоя и повторяю, повторяю, что люблю тебя. Ведь ты не думаешь, что я шлюха? Просто « так мало пройдено дорог, так много сделано ошибок». Ты ведь тоже весь в ошибках. Но должно же прийти настоящее, чистое, верное… Тогда на пляже, когда ты появился первый раз, я прошла мимо тебя в воду и ничто не дрогнуло во мне, но когда выходила из воды и наши глаза на мгновение встретились, меня кольнуло в сердце так остро, что я на мгновение сознание потеряла и чуть не упала. Так со мной не было, и я подумала, что судьба даёт мне знак. Я ведь не семнадцатилетняя девчонка – уже три года, как университет закончила. А сейчас просто у родителей в гостях и залечиваю ошибки. Я верю и знаю, что люблю тебя…
Жаркие губы, жаркие руки. Не любить эту красавицу было невозможно. У её дома я вынул Нину из кабины и на руках отнёс до калитки. «Я люблю тебя», - прошептала она, целуя уже из-за калитки.
Может быть кому – то и обычно и обыденно постоянно быть в состоянии перемещений по планете, но армейская жизнь Сугробина не переставала удивлять его необычной страстью к перемене мест.
Сегодня шестое августа. Рота сидит в эшелоне, который проскочил через Волгу у Куйбышева и сейчас мчит к Оренбургу, и дальше в целинные степи. Снова вздрагивают вагоны на стыках, снова мелькают города и сёла, снова тысячи километров ложатся под колёса поезда, увозящего нас на восток. Снова письма, шедшие на Ростов будут искать адресатов через министерство обороны и дойдут или затеряются в дебрях почтовых переадресаций. Сугробин так и не получил никакой весточки от Марины и серьёзно начал думать, что ни для чего козе баян.
Да и откуда знать нам свои пути. И если бы ещё пять дней назад кто -нибудь сказал Сугробину, что сегодня он будет сидеть в поезде перед Оренбургом, он б рассмеялся ему в лицо, хотя и пять дней назад он был уже далеко от Ростова, далеко от Нины, которой он так и не сказал, что любит её и обещал только не забывать, и дать о себе весточку. И отправил ей открытку с нового места боевых действий. Но только батальон начал работать, как его сняли и погрузили в эшелон. Снова телеграмма-карточка с просьбой ждать нового адреса.
У солдата шального особого батальона жизнь особая. Думать не его дело; главное для него точно выполнять приказ. Для эшелона был приказ выгрузиться на степной станции Айдырля.
Наступил сентябрь.Три месяца идут солдаты по тропе мирной борьбы за урожай. За ними лежат уже тысячи и тысячи пройденных километров по стране и десятки тысяч по дорогам страны. Не раз сменялись наши временные адреса и отправляемые нам письма не всегда догоняли нас. И единственные ниточки связи обрывались и пропадали, теряя мысли и чувства. Расстояния чётко определяют степень близости между людьми. Иногда бывает – чем дальше, тем ближе и нужней. Иногда близость кончается за последним фонарём вокзала. Так случилось у Сугробина. На четвёртый месяц его службы дошли до него долгожданные первые весточки от Марины, и последние, как оказалось, по прочтению. Она писала, что долго думала, советовалась с родителями и все вместе решили, что у нас (с ней, с ним) не просматривается будущего. И что она подаёт на развод. В неуютные минуты длительного отсутствия сообщений Леонид предполагал получить что–нибудь непонятное в виде упрёков, разборок на расстоянии, но не так. Права была Нина – к двадцати пяти годам мы столько наламываем дров, что пилить их хватает на всю оставшуюся жизнь. И всё таки, таких писем в такие экспедиции даже мало любимым людям не пишут. Видно горячим был пляж на Кавказе!? Он прочитал письмо ещё раз, зажёг спичку и поднёс к конверту. Гори, письмо равнодушия. Ему не хотелось, чтобы даже случайно кто-нибудь мог прикоснуться к этим ядовитым строчкам, которые если и не убивают, то наносят глубокие кровоточащие раны. «Ну, скажи, что ты любишь меня. Наша любовь избавит нас от осложнений наших ошибок…», - снова вспоминались слова Нины. Её уже посетила мудрость. А я лопух. И можно ли вернуть? Телеграмма со станции, открытка с адресом из целинного совхоза. Вот и всё, что я передал женщине в ответ на её любовь. И нужно ли что давать? Сердце закаменело. Но ты же солдат, Лёнька! И не дрогнул ни один мускул на лице, никто из людей Сугробина не заметил перемены в своём командире. Но образ мыслей у него изменился.
Совсем немного и будет ему тридцать лет. В это время люди осмысливают прошедшее и намечают твёрдые планы на будущее. В тридцать лет начинается пора зрелости. И если было что – то не так, что – то не получилось, всё можно исправить ещё, если есть надежды, желания, уверенность в своих силах.
Пусть, возможно, будет грустно, пусть волны недоверия перекатываются через край, надо помнить, что мир развивается только потому, что всегда в конечном итоге хорошее и доброе, что заложено в законы этого мира – побеждает. И нужно идти вперёд, чтобы мир стал лучше, чтобы исчезла ложь, вражда, чтобы военные части укладывали оружие в арсеналы и выезжали на учения для уборки урожая…
Был день 1 сентября. С вокзала в Айдырле Сугробин отбил Нине телеграмму: « Я был не прав, что ты мне очень нравишься. Я люблю тебя».
А для Марины отсюда же отправил почтовую карточку без конверта с двумя словами : « На развод согласен!»
Через день совхозный почтальон разыскал Сугробина и выдал телеграмму от Нины. «Лейтенанту Сугробину. Вылетаю в Оренбург. Из Оренбурга сообщу время прибытия в Айдырлю».
- Не фига себе! - почесал затылок лейтенант Сугробин. И попросил Володю подыскать на неделю жильё в Айдырле.
- Зацепила тебя казачка, командир, - засмеялся Володя. А наутро сообщил, что мансарда ждёт ростовчанку с командиром на любое время. За три рубля в сутки. Баня входит в стоимость жилья.
Сугробин был с разговором у директора совхоза и от него прошёл в контору к ротному начфину. Тот сидел на столе и пил пиво со своими писарями.
- А, Лёня, - обрадовался мне Христофор, - ну, что директор? Прогнал. Я так и думал. Хам. Он догадался, что ротный его боится и пользуется этим. Да плюнь. Давай лучше пиво пить. А пива две бочки привезли – совершенно приличное Я с моими ребятами вторую банку кончаю, сейчас за третьей пойдут.
Сугробин дал засобиравшимся писарям рубль. Писаря обернулись мгновенно и все неторопливо пили пиво. Из почтовых дверей напротив зашла почтальонша.
- Сугробина среди вас нет, товарищи командиры. У меня телеграмма для лейтенанта Сугробина.
- Я Сугробин.
- Тогда распишись в получении.
Пока Леонид черкал свою подпись на квитанции, Христофор оглашал содержание телеграммы – «Лейтенанту Сугробину срочно. Буду Айдырле пятого числа два часа дня. Турчинская.»
- Лёнька, чёрт! К тебе баба едет. Кто такая?
- Не баба, а любимая женщина, начфин. Отдай телеграмму. Ты её видел ночью в ростовской степи при отъезде.
- И ты в наглую, при живой жене будешь встречать подругу. Это в мою партийную мораль не вписывается.
- Партия, как ей самой сказано, за всё в ответе. Но здесь она не несёт урону. Моя жена подала на развод, и я ей дал согласие. Так что от супружеской жизни у меня пока остался штамп в паспорте. Но это не надолго.
Накануне вечером я попросил Володю, чтобы он загрузился зерном на элеватор и был с утра в посёлке. "Нина завтра в два часа в Айдырлю приезжает», - пояснил я ему. «Поздравляю, командир! – сказал Володя. – Я бы женщину, которая за любовью едет от Чёрного моря в казахстанские степи, не отпустил бы никуда и ни за что. Того и тебе желаю.
Утром, пятого числа, когда я зашёл к руководству, было оно всё в сборе. Ротный спросил:
- А ты зачем к директору ходил?
- На тебя с замполитом жаловался, - ответил я. Но не успел продолжить, как встрял Христофор –
- А ты когда за Ниной поедешь? – высунулся он.
Сугробин показал ему кулак, но было поздно.
- За какой Ниной ему надо ехать? Уж не за той ли турчанкой, которая его из ростовских полей провожала? - выступил замполит.
- За той самой, - виновато поглядев на меня, ответил Речкин.
- Она что, и сюда к нему приедет. В эти степи? – ротного будто придавило что – то невидимое. – Такая женщина и в такую даль.
- Полюбила, наверное, - сказал Халаев.- И не завидовать, а радоваться надо, что среди нас есть такой человек, которого любят. Замполиту поручим встречальный вечер организовать и по червонцу сбросимся. Я жильём займусь. А Сугробин пусть отправляется в Айдырлю встречать.
- Вечер встречи сделаем завтра, - остановил его Леонид. – И жильё не требуется. У меня квартира в Айдырле снята.
- Всё успел наш пострел, - заключил Речкин. – Тогда праздник назначаем на завтра. Поезжай, лейтенант Сугробин. Володя уже полчаса тебя выманивает.
Сугробин с Володей сдали зерно на элеватор и в половине второго были на перроне. Перед этим у колонки помылись, стряхнув дорожную пыль, заехали в зафрахтованный дом. Леонид познакомился с хозяевами, добродушной парой милых стариков, которым было за шестьдесят. Осмотрел приготовленную мансарду, попросил бабушку поставить на стол из огорода цветы и ждать гостей. Обговорил план с Володей -
- Ты отведёшь машину в совхоз, а завтра повторишь рейс на элеватор и забросишь машину ко мне. Но пораньше. Я с Ниной в штаб батальона заеду. Возьму официальное разрешение на малый отпуск. А то мой ротный командир заболеет от моей самовольщины, если я у комбата не отпрошусь. И сам приходи на ужин, который замполит организует в честь Нины.
- Конечно. Сам я завтра с ребятами вернусь.
«…Тпрру! И тройка встала у знакомого крыльца.
В сани девица влетела и целует молодца!»
Нина вышла с немногими пассажирами, и поезд сразу же отошёл.
- Как это прелестно, что у меня есть возможность приехать к любимому человеку, - сказала она, обнимая и целуя лейтенанта Сугробина, бросив небольшой саквояж на землю.
- А меня поцеловать, - подошёл Володя.
- И тебя поцелую, - обняла его Нина. – Я такая счастливая, что всех готова порецеловать, лишь бы этот лейтенант был рядом.
- Дай телеграмму родным, что доехала, и нашла, - попросил Нину Сугробин, останавливаясь у вокзала.
- Какой ты милый, - обняла его снова Нина. – Это надо обязательно. Моя мама чуть не плакала, когда я внезапно решила поехать к тебе. «Куда? К кому? Пропадёшь в степях. Там ямщик замёрз, даже песню сложили».
Хозяева домика ожидали гостей у калитки. Леонид выпрыгнул на землю из тесной кабины и вынес девушку на руках.
- Вот вам моя квартирантка, - поставил он её перед приодевшимися по случаю гостей, стариками. Дед даже две медали повесил на пиджак.
- Радость- то какая, - захлопотала старушка. – И такая красивая. Не побоялась трудной дороги. Проходи, моя хорошая. Сумку, дед, возьми.- И она открыла калитку настежь.
- Как всё мило, - сказала Нина, подойдя к открытому окну и всматриваясь в бесконечный горизонт, начинавший синеть в сгущающемся вечернем воздухе. Шампанское для встречи и лёгкий обед из овощей и фруктов наполнили мансарду невидимым облаком дружелюбия и любви
Старики восхищались Ниной и хвалили Леонида. Володя рассказывал невероятности о знакомстве Нины и Леонида. Бабушка ахала, крестясь по случаю, а дед кряхтел и одобрял. Старики, расчувствовавшись, пошли топить баню для гостей. Володя подмигнул обеим и уехал. Леонид подошёл к Нине и обнял её.
Повторяй мне, не переставая, что ты любишь меня. Я телеграмму перечитывала, не отрываясь, как только получила. И всю дорогу перед собой держала. Ты так и не сказал мне этих слов в ростовских полях, и я хочу н Как всё мило, - сказала Нина, подойдя к открытому окну и всматриваясь в аслушаться на долгие дни предстоящей разлуки, - обнимая и целуя, нежно и требовательно говорила Нина.
- Я люблю тебя. И в ростовских полях любил. И все дни без тебя постоянно помнил о тебе и любил тебя. И ни мгновенья не живу без тебя. Ты, моя любимая.
- Снимай, свой мундир, противный.
- И в баню.
- И в баню тоже.
Какая лёгкая бывает женщина, когда она любимая. Он подхватил Нину на руки и кружил её на руках по комнате. Лёнька Сугробин, несмотря на предупреждение школьной подруги о том, что любви у него больше не будет, снова любил.
Чёрные волосы, юное лицо из сказок Шахерезады, чуть тронутое косметикой, золотистое платье юбкой – клёш от пояса и голубыми бликами на груди, и белые туфли на гвоздиках - такой предстала подруга Сугробина перед командиром батальона. Сугробин вошёл в штаб вместе с Ниной и, выполнив приветствия по уставу, протянул подполковнику листок бумаги с просьбой о предоставлении ему краткосрочного отпуска по семейным обстоятельствам.
- Обстоятельства представляю в натуре, - сказал Сугробин и отодвинулся, представляя Нину. – Жена повидаться приехала.
- Здравствуйте, - сказала Нина.
Два подполковника, командир и начальник штаба встали и одновременно показали ей жестами рук на диван. –
- Садитесь, пожалуйста. И ты присаживайся, лейтенант, - сказал командир.
В это время дверь приоткрылась, и просунулась голова сугробинского ротного.
- Разрешите, товарищ подполковник.
- Потом, потом, - махнул ему подполковник и крикнул, - Василий, зайди !
Через секунду вошёл бравый старшина.
- Организуй кофе и …
- Три минуты, товарищ подполковник, - козырнул старшина и исчез.
- Так как Вас величать, - спросил Нину командир,
- Турчинская Нина, аспирантка ростовского госуниверситета. Решила, что моего лейтенанта надо вдохновить на благородный труд по спасению урожая, выкроила несколько дней и приехала.
- Везёт же лейтенантам. Какие женщины их любят, - сказал начальник штаба и пригладил волосы на заметно увеличившемся лбу. – Наши только деньги спрашивают по телефону.
- Ладно, хлюпать, подполковник. Порадуемся за Сугробина. А почему у вас фамилии разные?- задал попутный вопрос командир.
- Чтобы различать на расстоянии, когда лиц не видно,- быстро сказал Леонид и улыбнулся подруге.
В комнату вошёл старшина с большим подносом, на котором дымились чашки с кофе, стояла бутылка коньяка, бокалы и ваза с яблоками. Командир отодвинул бумаги на столе в одну сторону.
- Ставь сюда. И свободен. – И Сугробину, - сам за рулём. Ладно. Лейтенанту со ста граммов ничего не должно быть. Удачи тебе, красавица. Прибыть тебя сюда позвала только любовь. И значит, любовь не исчезла из жизни, как нас немало стараются убедить практичные люди. Даю вам на любовь неделю, и выпьем за это.
Когда Сугробин с Ниной вышли из кабинета, ротного в приёмной не было.
- Мы когда должны прибыть к твоим офицерам? Время есть. Тогда сверни куда –нибудь в ложбинку. Я люблю тебя, - улыбнулась Нина. - И каждую минуту наедине я хочу быть с тобой.
- А ты не боишься, что я могу умереть от непрерывного оргазма?
- Со мной не умрёшь. Сворачивай.
В совхоз Сугробин приехал с точностью швейцарского часовщика. Офицеры стояли возле конторы начфина и слушали что – то горячо рассказывающего ротного. «Командир им коньяк поставил», - услышал Леонид, заглушив мотор.
- Мы с тобой выше всего. И у нас разрешение на любовь. Я их пошлю куда надо, по случаю, - сказала Нина, тоже слышавшая слова последние слова ротного. И опустилась из высокой кабины, как будто сошла с ковра – самолёта дочь шах ин шаха.
- Смирно! - скомандовал Сахаров. Офицеры подтянулись и щёлкнули каблуками. Все были выбриты, почищены и с чистыми подворотниками на гимнастёрках
- Вольно, товарищи офицеры, - сказала Нина. – Как я рада видеть друзей Сугробина и представиться вам женщиной лейтенанта Сугробина. Всех вас я хочу видеть своими друзьями. И если завидовать лейтенанту Сугробину, то только светлой завистью.
Она подняла руки, подошла, обняла и поцеловала в щёчку каждого. Проходящее мимо почты население с любопытством смотрели на представление.
В совхозной столовой, как принято было в советских чайных с тридцатых годов, был отдельный кабинет для выпивок руководства без лишних глаз. Там и организовал замполит вечеринку. Восемь офицеров вместе с Сугробиным, и Володя с замом Сугробина по личному приглашению Нины составили компанию, провозглашавшую каждый тост за здравье женщин. Звучала радиола. Тридцатилетние лейтенанты танцевали, бережно поддерживая женщину и строго следя за своими сапогами в боязни за стройные ножки в беленьких туфельках. Халаев при каждом тосте вставлял фразы из любимой оперетты "Сильва». «Можно много увлекаться, но один лишь раз любить…» или «много женщин есть на свете, но к одной влекут нас сети…» Зам даже не пытался подойти и пригласить Нину, а только смотрел то вниз, то вверх переживая внутри себя. Ротный, который с тоской расстался с червонцем, как известил об этом бесцеремонтный начфин, жаловался всем, что женщины не балуют его, а он так их любит. Когда все покружились в танце с Ниной, она встала за столом с бокалом -
- За лейтенанта Сугробина я поднимаю бокал с горькой водкой. – Сугробин встал. - Пусть всё будет сладким. Она выпила, обняла Леонида и сочно поцеловала. - А теперь дамский вальс. Разрешите пригласить Вас, лейтенант Сугробин.
Тяжёлые сапоги казались лёгкими модельными туфлями. Лейтенанты аплодировали и целовали ручки при прощании.
Володя посадил Сугробиных в свою машину, а шофёром определил Кривоносова.
- Я пригоню её завтра, а сегодня он вас доставит.
Свет фар вырывал из темноты дорогу и куски бескрайней степи, озаряемые светом встречных машин. В двухместной кабине газона было тесновато втроём. Леонид посадил Нину на колени и прижал к себе обеими руками. Она обняла его, и головка её удобно расположилась на плече.
- Вот так я согласна ехать на любой край света до конца жизни, - сказала она. И глазки её закрылись от усталости.
- Пусть дремлет, я поведу аккуратно, - сказал Кривоносов, и машина пошла по выбитой целине покачиваясь без громыханий и толчков. Я легонько касался губами волос. Нина поднимала головку и подставляла губки.
- Позавидуешь тебе, Леонид Иванович, - сказал долго молчавший Кривоносов.
- Ты слишком молод, чтобы завидовать. Вокруг тебе все завидуют.
Солнце поднималось к полудню, когда Сугробин проснулся. На столе лежали ключи от автомобиля, техпаспорт и записка от Володи. «Машина заправлена,- писал Володя, - технически проверена. Прилагаю талоны на сто литров. Буду заглядывать». Нина спала с улыбкой. Леонид тихо оделся и спустился вниз. Старики сидели под яблоней на скамеечке. Бабушка обрезала лук, дед читал газету.
- Привет труженикам, - поздоровался Леонид.
- Здравствуй, милок, - отозвалась бабушка, а дед, отложив газету, кивнул. - Вчера тёпленькие вы приехали. Нет, нет, не то, чтобы. А весёлые. Песни пели, обнимались.
- Да как им не обниматься – то. Сколько не виделись. Молодые ишо, - сказал дед. - А я вот газету смотрю. Пишут, как американцы на луну летали. Я вот, всё сомневаюсь, что они туда летали. Как это на луну летать? Там где – то сам Бог живёт. Так он и даст свой покой ракетами тревожить.
- А может, Богу самому любопытно стало. Из рая он своих первенцев выгнал, а потомки, забыв о грешных делах предков, своим ходом к раю подбираются. Так не думал?
- Нет, Бога не трогал. Думал только, куда наши – то учёные глядели. Гагарина запустили первого, а на Луну не сумели. Гагарин – то почти у нас приземлился тогда. Сколько у нас радости было.
- Не горюй. Поднатужатся и наши. Придумают. Американцы богаче нас. Они сколько уже лет во Вьетнаме воюют и не разорились.
- Мы тоже богатые, - ухмыльнулся дед, - сколько солдат каждый год на целину присылают. Не меньше, чем американцы во Вьетнам.
- Хватит дед, ерунду говорить. Посылают, значит надо, - укорила деда бабка.
- Здравствуйте, мои хорошие, - раздался с крылечка голос Нины.
- Проснулась, ласточка, - сказала бабушка, поднимаясь – Дай я тебя поцелую.
- Слушай, дед. У тебя знакомые в деревнях на водохранилище есть, чтобы на ночёвку остановиться, - спросил Сугробин за поздним завтраком, который выставила бабушка. На завтрак она выставила огурчики малосольные, помидорки свежие и ватрушки картофельные. Леонид поставил бутылку «Столичной» Все выпили по стопочке и закусили в охотку.
- А что за дело у тебя на водохранилище? – спросил дед.
- Рыбки половить, уху сварить и просто побыть на воде, по которой очень скучаю. И не сидеть же Нине в степи драгоценные дни
- Так у бабушки сестра родная на самом берегу живёт. Не хочешь ли, бабуль, сестричку навестить, - окликнул он бабушку. - Наши гости рыбку половить собираются.
- Так ведь сто километров с лишком, - засомневалась бабушка. – Но если на денёк – два, то почему бы не съездить. С весны не видались
- Тогда сегодня отдыхаем, а завтра с утра в путь. В кузов только скамейку поставить надо будет. Ниночка! – крикнул Леонид девушку, ушедшую любоваться цветами в саду. – Завтра едем на рыбалку. А сейчас в магазин идём за снастями.
Прогулявшись по посёлку и посетив все пять магазинов, Леонид с Ниной купили снасти и две бамбуковых удочки, а также кучу банок лосося в собственном соку, котелок, сковородку, подсолнечное масло и перец с лаврушкой. Не было в магазинах ни вина, ни водки. «Военные всё выбрали», - смеялись продавцы. Нина веселилась от каждой покупки.
- Вся рыба будет наша, - примеряла она удочку к руке. – И котелок самый чудесный, какие я видела. А на такой сковородке рыба поджарится сама и будет пахнуть дымком, даже если костра не будет. И как я всему рада. Особенно тому, что рядом со мной лейтенант Сугробин.
Вернувшись из похода по магазинам, Леонид с дедом вынули из сарая и поставили в кузов старый, но ещё крепкий диван,.
- Теперь поездка будет с удобствами, - сказал дед. – И ещё возьмём кошму. Её бросишь на землю и даже в мороз не простудишься.
- Ой, я поеду наверху, - увидев диван в кузове, - сказала Нина. И достаточно возиться. Обед нас ждёт и отдых до утра.
- Горячая у тебя хозяйка, - хмыкнул дед.
Утром Нина в спортивном костюме забралась вместе с дедом в кузов. Леонид бросил ей шинель.
- Закутаешься, если дуть будет. И стучите по кабине, если что.
Бабушка забралась в кабину. Леонид запустил движок. « С богом, бабуля!» «С богом, сынок».
Стучали по кабине два раза, когда проезжали магазины. В результате Леонид купил водку в достатке и крупного цыплёнка.
- Батюшки святы, - только и сказала сестра нашей бабушки, обнимаясь и целуясь. – А мой – то с раннего утра рыбачить уплыл. Вот нескладуха – то.
- Какая ещё нескладуха, - сказал наш дед.- Лейтенант с женой специально на рыбалку приехали. Давай садись к нам и показывай, куда ехать.
- Да за бугор вон тот. И надо поесть взять.
- Картошки полведра возьми и луковиц десяток, - подсказал дед. – Мы не подумали, пока собирались.
Аккуратная деревушка стояла на бугре над водохранилищем. Улица передом смотрела на большую воду, дворами уходя в полустепь. До устройства водохранилища деревня стояла на берегу балки, по которой текла небольшая речушка, впадавшая в Урал. Сейчас балочку затопило, и другой её берег бугром закрывал часть водной глади.
- Придётся километров пять в степь проехать, чтобы за бугор попасть посуху, - сказала старушка, усаживаясь в кабину.
- Какие проблемы, - сказал боевой лейтенант и через десять минут путники были на месте. Хозяин с напарником, причалив к берегу, раскладывали костёр и никак не ожидали контрольной проверки со стороны своей половины.
- Ну, не бездельник ли, - вздохнула старушка. - Я его рыбки попросила на пирог поймать, а он Ваньку с собой взял и бутылку. Вот я ему. Но присутствие гостей не дало свершиться правосудию. Свояки пошли обниматься, приезжие знакомиться.
- Как ты считаешь, Ниночка, - сказал негромко Леонид, отведя её в сторону. – Уху из пойманой рыбы сделаем или сами ловить будем.
- Когда мы ещё наловим, а кушать хочется, - ответила Нина.
- Что будем делать, Леонид Иванович? – спросил хозяин.
- Что делать? – переспросил Леонид. - Уху варить будем и вино пить, раз рыба уже на берегу. А вечером и завтра утром будем ловить. Так что разгружайся.
Варить уху Леонид умел.
- Будете кушать уху, сваренную почти по монастырски, - сказал Сугробин Нине и остальному коллективу. Никто не будет возражать, если уху будем делать мы с Ниной? Нет. Тогда за дело.
Леонид разрубил крупного бройлерного цыплёнка пополам и загрузил обе половинки в котёл с кипящей водой и варил до полной готовности. Затем куриные тушки вынул из котла и в куриный бульон засыпал картофель, морковь, лук, снадобья и за пять минут до готовности картофеля положил разрезанные на крупные куски два килограммовых судака. На последней минуте варки положил в бульон две столовых ложки готовой горчицы и от души поперчил. Нина пыталась что – то советовать во время процесса, но Леонид только грозил пальчиком и она замолкала
Пока готовилась уха, солнце пригрело по летнему, и берег превратился в пляж. Дед вытащил из кузова кошму и расстелил её на ровном золотом песке. Все скинули лишние одежды и наслаждались теплом в ожидании непонятной ухи. Нина в купальнике выглядела как манекенщица с обложки.
- Прошу к котлу, - пригласила она всех наших стариков. Глубокие плошки и деревянные ложки, захваченные из деревни, были к месту
- Эх, - крякнули старички, выпивая. – Чтобы только не последняя. И больше уже ничего не говорили, пока не зачистили плошки.
- Ну, лейтенант, - сказал деревенский дед, - придётся рецепт списать у тебя. Всю жизнь у рыбной реки прожил, а уху такую варить не научился.
- Хочу купаться, - крикнула Нина. И, схватив за руку Сугробина, побежала к воде. Вода на отмели в застойном заливчике оказалась на удивление тёплой.
Два дня солнца и воды, два ранних утра, два поздних вечера. Таинственное колебание поплавков и трепещущая рыбина на изогнутом удилище. Не сходящая улыбка на лице у Нины и её обнимающие руки. И слова, жгучие слова любви. Они возвращались через два дня в Айдырлю с ведром судаков и связкой вяленых лещей, усталые от непрерывного отдыха, довольные и счастливые.
- У нас ещё два дня. Мы только дома в своей мансарде. Никуда от меня, - говорила Нина. – Никуда. Но всё у нас было так невероятно чудесно, что никогда и в мыслях не появлялось подобное. Ты откуда деньги взял. Твои офицеры просто плакались и извинялись за нищету на вечеринке.
- Всё просто, Ниночка. У меня было пяток двухсотрублёвых трёхпроцентных облигаций с холостяцкой жизни. Я их прихватил. Ещё две осталось.
- Мой милый. С тобой ещё и надёжно, не просто мило. И как я хочу, чтобы у нас всё сложилось. И вместе в дальний путь.
Нина уехала одиннадцатого, как и намечала. Бабушка всплакнула при расставании. Леонид посадил Нину в вагон поезда, стоявшего две минуты, и долго курил на перроне, смотря в сторону расстаевшего в мареве последнего вагона. Старикам оставил котелок со сковородкой и удочки.
Сугробин, появился в Нижнем после армейской семимесячной службы 31 декабря, и дом к Марине после её предложения о разводе, засланном ещё в действующую армию, вернулся только на полчаса, чтобы забрать вещи и оговорить процедуру развода. Материальных претензий Леонид и Марина друг другу не выставляли и через месяц официально развелись.
Вернувшись на завод после трёхнедельного отпуска, который предоставил ему военкомат за ударную службу за счёт завода, Сугробин вспомнил слова капитана Ш ранга из военкомата, что «просить или требовать и получать запрашиваемое надо в тот момент, когда ты нужен». Его место было занято не кем – то временно исполняющим, а навсегда. Как будто он был убит на фронте, и вычеркнут из списков.
- Понимаешь, - сетовал его бывший начальник, - завод принял новый спецзаказ, и надо было срочно начинать. А на ВРИО никто не соглашался.
Сугробину сохранили зарплату, дали в подчинение двух женщин и сделали из него специалиста по особым поручениям при главном конструкторе. Времени для утряски личных дел у него оказалось достаточно. Были дела немногочисленны, но непростые. Первое – жильё. Второе – перспективная работа. Поговорив с друзьями, работавшими в совершенно закрытом НИИ, Леонид подал заявление туда, но поступление было возможно только по оформлению допуска к работам государственной важности. Процедура требовала времени. Временное жильё тоже нашлось.
Проскитавшись не день и не два по друзьям и знакомым, Сугробин наткнулся на объявление, предлагавшее однокомнатную квартиру «недорого» одному или двум мужчинам. Вечерней порой он пришёл по адресу в новый микрорайон и столкнулся у подъезда с молодым человеком, как и он, сверявшим номер дома с запиской. Оказалось, что они оба шли по одному адресу. Построенная кооперативная квартира сдавалась на коммерческой основе за весьма приличную цену. В квартире были поставлены две кровати, стол, стол на кухне и пара стульев. И платёж вперёд. Оба соискателя согласились и поселились на следующий день. Сожителя Леонида звали Славой. Он учился на первом курсе юридического вечернего института и работал в городской столовой грузчиком. Остался в городе после службы в армии и не родных, не знакомых здесь у него не было. Новые знакомцы и коллеги по индивидуальному общежитию выпили за знакомство и добрые отношения, и каждый занялся своим делом.
Сугробин для колорита повесил на стену ружьё, ввернул в потолок крюк и подвесил боксёрский мешок. Напротив мешка на стене разместил мордобойные перчатки и массажный эспандер. Осмотрел всё со стороны и обстановкой остался доволен. В прокатном пункте взял пишущую машинку и вечерами, и полными выходными днями полтора месяца перепечатывал свои армейские записки, оформляя их в виде повести. Книги об участии армии в уборке урожая в Союзе никто ещё не писал и он был уверен, что оригинальная повесть сможет получить одобрение и быть напечатана. Леонид перечитал машинописную рукопись, предложил прочитать друзьям и, получив одобрение, отправил первый экземпляр в толстый журнал. Подумал, и через день отправил второй экземпляр в другой толстый журнал. Через месяц рукописи вернулись. Один ответ был равнодушно сухой, другой обвинял Сугробина в интеллигентской гнилости и намекал на необходимость его принудительного перевоспитания.
Ответы из журналов пришли до получения допуска к работам и документам в НИИ. Сугробин пошёл к знакомому поэту Михаилу Курмышову, которого, как и его далёкого друга Анатоля Клещёва, нечасто печатали. Но уже печатали. Он был художник по образованию и подрабатывал для кормления жены и маленького сына на рекламах, на оформлении магазинов, заборов и делал красками деньги для содержания семьи. Сугробин и познакомился с ним возле гастронома, где бородатый Курмышов с помощником приспосабливал на видном месте рекламный щит и у них не получалось.
- Помощь требуется, - не спросил, а утвердительно сказал бородатому мужику Сугробин и прихватил щит. Вместе они удержали и закрепили громоздкое сооружение.
- Подожди, не уходи, - сказал бородатый Сугробину.- Деньги за халтурку я уже получил, но заведующая презент обещала.
В пакете, который вынес художник, оказалась бутылка коньяка, большая шоколадка и кружок краковской колбасы. Так они и познакомились. Михаил не сомневался в своих поэтических способностях и говорил, что ещё немного, ещё чуть – чуть и лёд тронется.
- Надо всё бросить и работать над написанным, писать новое. Ты видел страну, видел жизнь. Тебе есть о чём сказать. Солженицина у нас не печатают, так мы его по зарубежному радио слушаем. И ему в западных банках на счёт деньги откладываются. И если его попрут из Союза, то он там не пропадёт. Если, конечно, снова не посадят здесь. Я не призываю писать истории политзаключённых. Но думай, Лёня, думай. Дело непростое, но книга твоя очень даже нормальна. Подработать надо и снова подавать. Но двум делам одновременно отдаваться без остатка, например, для меня, невозможно. Я днём малюю не думая, что создаю шедевры, и сочиняю про себя. Сочиняю и записываю, если запомню. А ночью, в основном на кухне, никому не мешая, творю. Полный стол стихов и все хорошие, - рассмеялся Мишка. – Давай – ка, мы с тобой четверок раздавим. Припас с утра. Так и думал, что ты зайдёшь.
- Думай, Лёня, - повторил Михаил, выгребая кильку в томате из банки на кусок хлеба. - Стационарная работа хороша тем, что выпивать в любое время не позволяет и деньгу, пусть небольшую, но стабильную даёт. Но и стихи в рабочее время сочинять не станешь. Да и после работы не скоро соберёшься. Мозг, он ведь заклинивается на текущих делах и его освобождать надо. И отдохнуть тянет. Знаю я, работал.
Леонид думал. У него за семь месяцев сколотилось две тысячи на заводском счету. На них он мог прожить год, не работая. Он написал кузену в Ялту о возможности приюта. Виталий ответил, что «шофёром можно устроиться с временной пропиской. Или пристрою тебя матросом на пассажирские катера, курсирующие вдоль берега. Получай права профи и приезжай. Не пропадёшь». Читая ответ, Леонид вспомнил коллегу Андрианова, ушедшего работать шофёром – дальнобойщиком. Тот точно не пропал. И он не пропадёт. Кроме работы лопатой, Леонид умел ремонтировать телевизоры, имел рабочий разряд электрика, водительские права шофёра – любителя. И всё же!?
Леонид думал. Его милая ростовчанка Нина Турчинская по телефону сказала ему, что согласна на любое его решение. «Но учти, - смеялась она в трубку, - что я не могу ещё содержать тебя, как обещалась». Она прилетала к нему в Нижний в феврале, когда город был заснежен мокрым снегом, неуютен и грязен и ей очень не понравился. А сам он только что узнал о потере должности на заводе, и был в полной своей неустроенности без угла для жилья и разбродом в намерениях. Ему удалось поселить её в одноместный номер в гостинице «Нижегородская». Из окна был виден Канавинский мост через Оку и заледенелая Стрелка с застывшими портовыми кранами и полуразрушенным храмом Александра Невского. Нине не захотелось выходить на грязные улицы, и они тогда так и прожили все её дни, не выходя из гостиницы. Она читала его дневники о кочевой армейской жизни, о себе и говорила, что надо обязательно подготовить для печати. Строили могучие планы и верили в их свершения. И не задумывались над тем, что каждый день жизни в разлуке разрушает любовь. «Вдалеке можно так же любить, даже больше, чем часто встречаться», - написала Нина на фотографии, улетая. – «Но очень буду ждать тебя в Ростове». Почему-то они оба не поставили вопрос о совместной жизни там, где они были бы востребованы и оплачиваемы.
Проходили месяцы, и наступило лето, а он был всё ещё никем. Повесть о странствиях лейтенанта Сугробина журналы не приняли. Компетентные органы дали разрешение о допуске Сугробина к работам и документам под грифом «СС». Все прочие бумаги были подписаны ранее. Сугробин принял решение остаться инженером. Рекомендаций у друзей хватило на встречу с начальником отдела, крупным мужиком Владимиром Чириковым, который предложил Сугробину должность рядового с начальной зарплатой.
- Твой послужной список ничего мне не говорит. Поработаешь, посмотрим, решим, - сказал Чириков.- Но перспективная работа для тебя уже есть.
- Что ж, - подумал Леонид. – Когда – то в Кыргыстане я шёл на рядовую должность, имея за плечами любительский опыт проектирования аэросаней. Сейчас умею многое. И терять мне нечего. Жизнь снова начинается с белого чистого листа, но не с нуля.
- Идёт, - сказал Сугробин. – Но прошу не препятствовать моему движению вперёд. И с головой погрузился в работу. Конструкция была обсуждена у главного конструктора и принята к исполнению. В распоряжение Сугробина передали группу сотрудников , и через два месяца документация была готова. Необходимость в приборе была велика. Для серийного изготовления был определён московский завод и первые образцы начали изготовлять по белкам. Прибор был представлен на премию им.Ленинского комсомола. Сугробину исполнилось в этот момент тридцать лет, и он не был включён в число будущих лауреатов по возрасту. Но как потом было доведено до Сугробина-не политичным было для руководства такое награждение только что пришедшего новичка.Так в трудовой напряжёнке пролетело лето и половина осени. Леонид не смог вырваться в Ростов и Нина не настаивала, соглашаясь с его причинами. «Я всегда буду тебе рада», - говорила она при нечастых телефонных свиданиях.
Нину он сумел навестить в праздник Октябрьской революции, прихватив отгулы от напряжённой работы. Она не обрадовалась, как всегда его звонку, а на сообщение о приезде помолчала, прежде чем ответить, что рада. «Может, тебе мой приезд неудобен сейчас? - спросил Леонид. «Нет, нет, я жду, - быстро исправилась Нина и рассмеялась. – Не задумывайся. Ты моя любовь». Нина жила в университетском общежитии вдвоём с подругой. Сугробин был согласен погостить и в общаге с аспирантами, но Нина категорически сказала, что « её лейтенант» не может унизиться до студента, и даже не познакомила с местом своего обитания. Гостиницы перед праздниками опустели, и с жильём проблем не было. В Ростове было тепло. Они прокатились на катере до Азова. Сугробин ещё со времён службы хотел посмотреть места, где Пётр 1 воевал для России Чёрное море. В Ростове обошли злачные места, где Сугробин не забывал напеть блатной мотив «как открывалася ростовская пивная, где собиралася компания блатная…». Леонид делал предложение о знакомстве с родителями Нины, но не нашёл поддержки. «Рано ещё, - сказала она. – Они и так о тебе всё знают. Но не одобряют наших быстрых решений. Ты только что развёлся, я тоже недавно освободилась от штампа. Побудем независимыми. Может к новому году наша стабильность закрепится. Ведь я только второго года аспирантка, а ты начинающий инженер». Всё было прекрасно, но снова никаких разговоров об общем будущём.
Новый год Сугробин отправился встретить на малую родину. С Турчинской они решили, что этот новый год они проведут каждый по - своему. «Мне надо отдохнуть, - каким – то извиняющимся тоном сказала она.- Много всего набралось и накопилось».
«Дорогая моя столица, золотая моя Москва». Сугробин проснулся в гостиничной постели от ярких лучей апрельского солнца, упавших ему на лицо. Он вспомнил, что сегодня выходной и строчки вечной песни о Москве сами вошли в него, и он их произнёс громко и с чувством. На двух других кроватях, составлявших трёхместный номер, зашевелились коллеги. Один был «сексуальный разбойник» по определению Емельянычача, двадцатипятилетний инженер Максимилиан Воскобойников. Он разработал для прибора усилитель низкой частоты и замещал Василия Васильевича, когда того не было по служебным причинам. Вторым коллегой был в номере Василий Васильевич Суматохин, начальник сектора и человек, лишивший звания лауреатов и Сугробина, и Воскобойникова. Сугробина по возрасту, Воскобойникова за аморалку. Ни Сугробин, ни Воскобойников не поднимали вопрос о своих заслугах. Сугробин вместе с Суматохиным представлял прибор на смотр главному инженеру Главного управления в министерстве. Леонид подробно объяснял конструкцию и способы, какими он добился выполнения поставленных требований. А когда тот спросил, почему его нет в составе кандидатов на премию, улыбнулся и сказал, что возрастом не вышел.
В этот раз они приехали на завод сопровождать внедрение прибора в серийное производство и осуществлять авторский надзор. Только что прошёл партийный съезд, и Москва освобождалась от рекламных транспарантов. Генеральным секретарём был подтверждён Леонид Ильич Брежнев. Москвичи ревностно следили за вождями. Политизированный народ активно обсуждал решения и надеялся. Сугробин мало на что надеялся. После тихой встречи нового года он взял отгулы и двенадцатидневную путёвку за семь рублей и двадцать копеек в дом отдыха в Зелёный город. Десять дней ежедневных четырёхчасовых лыжных прогулок вернули ему работоспособное настроение и поправили утраченное здоровье. Но осталось всё остальное: жены нет, жилья нет, лауреатство пролетело. Турчинская на женские праздники не приехала, как договаривались. И обещалась в утешение быть с ним летом, если Леонид возьмёт отпуск, поехать с ним на Азовское море к своим родственникам, где они будут одни, затерянные от всего мира. Что – то у неё в отношении Сугробина не ладилось. В Москву на завод он привёз с собой письмо от руководства, в котором назначался официальным представителем с правом подписи за главного конструктора всех технических документов. И надеялся не только провести в Москве длительное время, а привести в Москве в какое – то новое направление свои мысли и чувства.
- И чего шумишь. Такая рань ещё, а он уже Москве гимны распевает, - открыл глаза Макс.
- Он доволен. Вчера видел, какое внимание ему девушка из лаборатории оказывала, - сказал, приподнимаясь, Васильевич. - Я же говорил Емельянычу, что холостяков в Москву надолго посылать нельзя. Охмурят их москвички и оставят в Москве навсегда. Так нет, стоит на своём. Он разработчик конструкции, только ему поручаю.
- Какой я разработчик! – разозлился Сугробин, вставая с кровати. - Всю неделю ты здесь жужжишь всем об этом. Если бы я был им, то был бы в списке лауреатов. А вы мне с Емельянычем только и сделали десять процентов прибавки к квартальной премии. И послали ответственным на завод. А сами завтра в Керчь на полигон. Вино пить крымское. Я б тоже мог на полигоне пооколачиваться, и за вредность прибавки получать. Удалова включили на лауреатство, но он точно по годам не пройдёт. Зачем так! И на Макса подружка в ЦК ВЛКСМ писать бы не стала. Жопы вы с Емельянычем, если по правде говорить.
- Оставь ты его, - вяло сказал Макс. – Мне уже всё равно. Ничего у меня с этой девушкой не было и ребёнок не мой.
- Ну, уж сволочью - то совсем не будь, - оборвал его Васильевич. – Сумел напроказить, умей и ответ держать, как мужик. О чём вы говорили друг с другом, когда трахались. Тогда бы и надо было договариваться. А сейчас ты как побитый щенок выступаешь. Она же сказала, что в суд подаст, как только родит.
- Это её дело.
- А тебе, Лёня, Емельянович обещал группу дать.
- Он мне отпуск на июль обещал. А про группу ничего не говорил.
- Испытания пройдут, и сделает, а не только скажет. И ладно! Завтра мы с Максом уезжаем. Ты за всех останешься. Эсвэчисты2в понедельник подъедут, и ты им спуску не давай. А что сегодня будем делать?
- Мне та девушка из лаборатории билет подарила в Большой театр. И я вечером в театре, - сказал Сугробин
- Ох, повторюсь, что нельзя холостяков отправлять в Москву надолго. Осенью будем констатировать, что с задания Сугробин не вернулся, - с деланной весёлостью проговорил Суматохин.
Коллеги молчали.
- Вот оно, гнездо советского милитаризма, - показывал Сугробину снимок своего завода из космоса в зарубежном журнале Сергей Лагутин, руководитель конструкторской группы серийно – конструкторского бюро. - Смотри подпись. Так без перевода латиницей и написано - «гнездо советского милитаризма». – Уважают нас.
- Действительно уважают, - полистал журнал Леонид.- И снимок хороший. Тебя бы ещё крупным планом изобразили, когда ты голову вверх задираешь. Вот бы похвастался перед ребятами.
Ребята в группе были в возрасте за сорок. Невысокий армянин Эдуард Осепян, и высокий русский Виктор Данилин.
- О!- воскликнул Данилин, когда Сугробин с Суматохиным появились в конструкторском зале. - «Горько в чане» приехали. Как жизнь в Горьком?
- Какая может быть жизнь, если сам назвал место, откуда мы прибыли, горьким. Так и живём. Ни магазинов «Берёзка», ни дешёвых столичных рынков. По отъезде из столицы отводим полдня на её разграбление. Тем и живём недели две. А затем опять в командировку в столицу.
- Н –да. Через таких мешочников, как вы, в центре не протолкнуться. Хорошо, что мы с краю живём, не замечаем.
- В центр вы с Осепяном выпивать ездите, чтобы при доме незаметно было, - подначил Лагутин.
- Ну, скажешь тоже, - возмутился Данилин.
- А про кого стихи сложили, - не унимался Лагутин. – Слушай, Лёня. «По улице Неглинной идёт Данилин длинный. А следом Осепян, в руке несёт стакан».
- Было один раз, было, - признался Осепян. – Но один только раз.
- Вот что, Сергей, - сказал Сугробин на следующий день, когда все церемонии знакомств с заводом были закончены. – Я здесь осяду до выпуска заводом установочной партии. Есть просьба по пятницам или субботам обеспечивать меня билетами в Большой театр и в театр на Таганке. В остальные места я сам пробьюсь.
- Я тебя познакомлю с культорганизатором СКБ, а надо будет, в профком сходим. Наш милитаристский завод уважают. Думаю, что всё тебе сделают. Встречу Сугробина с культорганизатором и засёк остроглазый Суматохин.
Сугробин прожил в Москве до дня сталинской конституции в декабре месяце. Он не раз читал эту тоненькую книжечку и считал её лучшим документом из подобных. Надо было совсем немного: довести социализм до уровня её статей и перевести на законодательную базу. Но вверху почему – то считали, что социализм построен.
В таких командировках, какая была у Сугробина, можно любому человеку было жить по - разному. И жили по - разному. В пиковые моменты на заводе собиралось до восьми человек разработчиков одновременно для решения вопросов своей узкой специализации в комплексе. Было шумно. Три гостевые комнаты при ЖЭКе гудели от перенапряжения. Напряжения на работе хватало. Приходили поздно, жарили московское дешёвое мясо и заедали им «наркомовские» граммы спирта. По утрам в выходные долго спали и медленно жили. Любители - картёжники расписывали пульку и сидели целыми выходными днями в сигаретном дыму под лёгким кайфом. В соседнем гастрономе продавался шестидесятиградусный пуэрто – риканский ром. Напиток крепкий, очень приятный на вкус и по цене водки. Макс, чтобы не напивались, установил правило, чтобы наливали по ниточке тем, кто объявит «восьмерную» игру и выше. Сугробин вернулся из театра в один из воскресных вечеров и застал громкий хохот игроков и болельщиков. Коля Мартынов, инженер из лаборатории СВК, держал карты рубашками к себе и заказывал «восьмерную».
Сотрудники прибывали и убывали. Леонид был практически постоянно. Полушутливые предположения Суматохина о том, что он найдёт москвичку и останется в Москве, были безосновательны. Он не ставил себе такой задачи, потому что внутри его жила ростовчанка. Но «Ростов на Дону. До востребования» и телефон завкафедрой были единственными ниточками, связывающей его с миром любви и страстей. Ниточки были тонкими. Она уже два года училась в аспирантуре в Ростовском университете и работала лаборантом на кафедре.
- Быть научным работником для женщины самое то, - сказала она.- Через три – четыре года сделаю кандидатскую и возьму тебя к себе. Не пропадай.
Он не пропал. Но Нина оставалась «девушкой без адреса».
- Как у нас Азовское море? – позвонил Сугробин, оформив отпуск на начало июля. – Я могу поехать к тебе прямо из Москвы.
- Всё хорошо. Я тебе дам телеграмму, когда тебе подъехать, чтобы мы сразу поехали на море.
И подала. « Милый Лёня! Я пропадаю без тебя, но ничего не могу поделать со своими желаниями. Дали на кафедру две туристические путёвки в Югославию. Я так давно хочу побывать за рубежом. Не устояла. Прости. У нас всё впереди».
«Твою мать! – только и сказал Леонид и скомкал в кулаке листок телеграммы.
- Не бери в голову, - сказал ему Сергей Лагутин, которому он пожаловался на судьбу. Сейчас пойдём в профком и дадим тебе путёвку под Москву. Наши профсоюзы созвонятся с вашими профсоюзами, и они договорятся, как компенсировать путёвки. Отдохнёшь, и всё рассосётся.
Сугробин был зол. Здравница была переполнена очаровательными москвичками.
«Жаркое лето, играя, дней пронесло хоровод. В речке сверкал, погибая, таял полуночный лёд». Прошли весна, лето и заканчивалась осень московских дней Сугробина. Он не писал и не звонил в Ростов. Он давно знал предназначенную ему жизненную линию. Но ему хотелось верить, и он верил в короткие отрезки счастливых дней. Прибор Сугробина прошёл натурные испытания на керченском полигоне. Завод в октябре выпустил установочную партию, а в декабре ЦК ВЛКСМ утвердил премию шестерым разработчикам. В декабре уходящего года на предприятии для концентрации творческих сил на создания нового поколения специальной измерительной аппаратуры было создано дополнительное подразделение. Сугробин получил должность начальника бригады, и получил в разработку комплект приёмо – передающей аппаратуры для нового комплекса. Вместе с премиями заработок выходил до четырёхсот рублей.
Нина Турчинская ждала на новый год Сугробина. Летом им не удалось встретиться из–за загранпоездки Нины. По возвращению она неоднократно назначала себе сроки на поездку в Москву. И всё никак не получалось, а может, не хватало собственного наплыва желаний и былой безрассудности. Той самой, с которой она полетела в казахстанские степи к единственному обозначенному милому Сугробину, который кинул ей телеграмму со словами любви. Также как и те несколько дней в горьковской гостинице, когда ей всё казалось легко и просто, А вернувшись в Ростов вдруг осознала, что они после своих ранее наделанных ошибок оба ещё совсем никто. Она начинающая аспирантка, а Леонид рядовой инженер. И никто из них не может полностью отдать себя другому. Даже материально помочь толком не может. Правильнее всего им надо было собраться с духом, объединиться и уехать на чистое место. Туда, где бы они были нужны, где бы у них был свой дом. И начать жизнь сначала. Но как на это оказалось трудно решиться. Она почувствовала перспективу в университете. Он нашёл настоящий интерес в новой работе. Она любит свой южный край, а он свой север. И как всё сложить и не повторять ошибок!? Он приехал на Октябрьские праздники на свидание к ней, любимый и желанный. А она отказалась встретить с ним Новый год и познакомить с родителями. Пригласила в отпуск на море и уехала за границу. Кто выдержит такое!? И Сугробин не писал и не звонил. Она понимала его. И понимала себя. И думала, что время всё поставит на места. И время поставило. В загранку её пригласил молодой доктор наук, начавший оказывать ей знаки внимания с первого дня появления её на кафедре. И он был всё время рядом, а Сугробин далеко. И он был доктор наук и руководитель её кандидатской темы. И был всего на пять лет старше Сугробина. Нина решила не проходить мимо доктора наук. И пригласить Сугробина на новый год. Она знала, что любит Сугробина и уйдёт от него в любви.
Она украсила свою отдельную комнатку новогодними блёстками и гирляндами, приготовила свечи и шампанское. Аспирантка третьего года обучения оставила общежитие и сняла комнатку в частном доме со всеми удобствами. И вот оно, последнее счастливое тридцатое декабря. «Совершил посадку самолёт рейсом…. из Нижнего», - громыхнуло объявление по радио. Нина стояла у выхода с лётного поля. Вот он, её Сугробин, размахивая портфелем из жёлтой кожи, летит к ней впереди остальных пассажиров. «О, моё счастье!» – говорит Нина, обнимая его.
Сугробин, не видевший Нину более года, летел с двойным чувством. Он рассчитывал на худшее. Но он любил Нину и надеялся на лучшее.
- Как прелестно! – сказал Леонид. – Так ты всё ещё любишь меня. А я, грешным делом, задумываться начал. А теперь не думаю. Я прилетел на пять дней и никуда из твоего уголка не пойду. Сейчас идём по магазинам, покупаем еду, вино, отключаем звонок и закрываем двери. Идёт! И я уже начальник бригады и наполовину могу содержать тебя. И это отметим.
- Идёт, мой лейтенант!
- Это наша последняя встреча, мой лейтенант, - сказала Нина в ответ на слова Сугробина, что ему пора укладывать портфель.
- У меня появлялось такое чувство, - ответил Леонид.
- Я люблю тебя, и не хотела, чтобы наша любовь оборвалась недоговорками и непонятными обидами. О, господи! Какая я была счастливая, когда ты был лейтенантом, а я девчонкой на распутье, - слёзы брызнули из её глаз. Сугробин наклонился и прижал девушку к себе. – А сейчас мне двадцать семь и я совсем, совсем никто. Даже с университетским дипломом на право преподавания истории в школе. И такие трудности с защитой диссертации у историков. У нас с тобой не хватило решительности бросить всё старое и начать всё заново в далёких краях. А сейчас я решилась расстаться с тобой ради успеха. Ещё неизвестного успеха.
- Даже если я единственный и неповторимый.
- Да. Ты единственный, ты талантливый, ты неповторимый. Я понимаю, что ты не пошёл обивать пороги редакций и не стал полубродягой среди таких же ещё не признанных будущих знаменитостей из-за меня. Ты вернулся в инженеры. Но здесь мне ждать твоих успехов нет времени. Пусть твоё сегодняшнее положение и соответствует положению среднего человека в нашей стране, я нуждаюсь в большем успехе. Я тебе говорю это, глядя в твои глаза, не скрываясь.
Слёзы высохли на глазах, и Нина поднялась, не отпуская Леонида из рук.
- Я люблю тебя и прощаюсь с тобой. Едва ли у тебя появится желание увидеть меня, чужую жену по расчёту.
- Когда любовникам по тридцать, никто из них не знает, о ком думают они, находясь в объятиях друг друга. Мне хотелось верить, что ты думала обо мне.
- Я всегда думаю о тебе.
- Бедный профессор… Спасибо, милая, тебе за жестокую правду и смелость. Ты меня ударила своими словами как ножом, в самое сердце. Считай, что ты убила меня. Но тебе и ответ держать за убийство. Прощай!
- Я с тобой в аэропорт.
- Зачем?
- Хочу до конца выпить свою мерзость.
В аэропорту он зарегистрировал билет. Объявили посадку. Сугробин отошёл к цветочнице и купил две алых гвоздики.
- Ты, несмотря ни на что, хочешь оставить меня с цветами? - удивлённо спросила Нина, протягивая руку к цветам.
- Нет! Я кладу их на могилу нашей любви, - ответил Леонид и положил цветы на пол. Прощай!
Сугробин сидел в самолёте и смотрел в иллюминатор на исчезающие за облаками ростовские поля и посёлки. Нина плакала в своей комнатке от душевной боли последний раз. Сугробину пришли из глубины памяти строчки Оскара Уайльда из «Баллады Редингской тюрьмы» об убийце любимой женщины:
«Любимых убивают все,
Но не кричат о том.
Издёвкой, лестью, злом, добром,
Бесстыдством и стыдом.
Трус – поцелуем похитрей.
Смельчак – простым ножом.
Любимых убивают все.
За радость, за позор.
За слишком сильную любовь,
За равнодушный взор.
Все убивают, но не всем
Выносят приговор».
Спасибо, тебе, Нина! Ты отбросила жалость и ложь и ударила наотмашь. Не уподобилась тем женщинам, которые отдаются каждому по расчёту, и уверяют того единственного, к которому их действительно влечёт чувство, что он только один у них, один на всём белом свете. А ты, Нина, хорошая девочка, правдивая. Но, ударив меня, ты убила любовь в себе, и она кончилась этим прощанием в Новый год. Остались сексуальные потребности. И чему ты будешь учить своих детей…
- Так-то, Зверев! И ушла моя последняя Любовь. Больше я ничего не жду и не имею мыслей о единственной женщине навсегда.
Леонид и Володя сидели в доме у Зверева и добивали встречу Нового года. Жена у Володи с детьми гостила у матери. Сугробин приехал к нему прямо из аэропорта.
- Такую встречу мы с тобой отметим по-студенчески, - сказал Володя, обнимая Сугробина. – Пойдём в магазин, купим пельмени, селёдку, водочку. Сварим пельмешки с картофелем, вспомним юные года. Выпьем и закусим. И только после второй Леонид начал рассказывать о Нине всё по порядку, о чём своим друзьям никогда не говорил.
- Знаешь? Чтобы сказать слово умное по такому поводу, надо ещё выпить, - сказал Володя и разлил водку. – Как говорят в Польше – «За здравье пань!» И чтобы не случалось с нами, без женщин жить нельзя на свете. Нет! Выпьем, и не держи долгую обиду. Ведь Всевышний создал Еву для Адама, а не наоборот. И женщины будут развлекать мужчин, воспитывать детей. А мужчины будут вкалывать, и строить социализм, коммунизм, империализм или просто свой удобный уголок. И так устроен мир, чтобы не говорили об эмансипации. И эмансипаторы круто лукавят, особенно, наши, социалистические. Они не хотят платить мужчинам достойную зарплату, на которую мужчины бы содержали семью. И заставили женщин вкалывать на самых тяжёлых работах, к примеру, путевыми рабочими, где прекрасный пол таскает рельсы и ворочает шпалы. Что остаётся от женщин после такой работы? И прекрасные в двадцать лет девушки, заставлявшие своей внешностью писать юношей стихи, к тридцати становятся ломовыми лошадьми человеческой породы, вместо того, чтобы украшать мужа и детей своим красивым и радостным существованием. Однако, заговорился. За здравье пань!
Ребята стукнулись бокалами и выпили.
- Ты прав во всём, Володя, что сказал. И всё-таки многие женщины горды и смелы, потому что думают, что у них на спине ангельские крылышки. А на самом деле, на спине у них только застёжка бюстгальтера.
- А…, - протянул Володя и взял гитару.
На лекцию ты вошла.
И сразу меня пленила.
И понял тогда, что раз навсегда
Ты сердце моё разбила
Всё косы твои, да бантики.
Да прядь золотых волос.
На кофте витые кантики.
И милый курносый нос. (студенческая песня )
Конец.